И полез щупать грязными лапами белую пару. Едва уловимым движением опустил что-то во внутренний карман пиджака. И тут же перешел к Ларисе, ощупал грудь, талию, путаясь в складках, бесцеремонно и грубо провел руками по ногам, скрытым под тканью.
— Свободны, в машину, — буркнул он и тяжелый, как шкаф, надменно побрел вперед.
Грязев еще стоял, опираясь на кузов микроавтобуса, и подавлял страстное желание выматериться.
— Мы свободны, милый, пойдем, — Лариса взяла его под руку. — Дождь идет… А чтобы не простудиться, мы выпьем коньячку!
Он сделал физиономию Паши-дурачка и радостно засмеялся…
Глава 8
Когда генерал приехал на свою новую квартиру, жена была уже там, что-то расставляла, разбирала гору сваленных вещей и новым жильем была недовольна: до метро шесть остановок на автобусе, недалеко день и ночь гудит кольцевая дорога, и вообще и в частности… Зато Катя испытывала восторг, потому что получила отдельную комнату с видом на сосновый бор, потому что ее в связи со «смертью» отца срочно перевели на заочное отделение, и еще, и еще… Генерал удовлетворился тем, что квартира была соединением двух двухкомнатных с выходами в разные подъезды и можно было незаметно исчезать через черный ход. Остальное ему сейчас было безразлично…
Целый вечер сидели и как-то отвлеченно решали, собирать новоселье или нет. Вроде бы надо: сменили квартиру, номер телефона, фамилию, образ жизни, привычки и пристрастия, знакомых и друзей — причин достаточно, чтобы устроить хоть какое-нибудь торжество. Сошлись на компромиссе — пригласить Сыча для папы, одинокую сестру мамы — для мамы, а для дочери — Тучкова, выплаканного, затребованного в истериках и ультиматумах. Что она только, дура, нашла в нем…
Назначили день, час и стали готовиться, поджидая гостей. Однако среди ночи приехал полковник Сыч, прошел к генералу черным ходом и чуть ли не с порога сообщил, что вакуумные заряды с трикотажной фабрики «Гюльчатай» бесследно исчезли при невыясненных обстоятельствах и, вероятнее всего, вывезены в неизвестном направлении. На всех дорогах, ведущих в Чечню, выставлены специальные милицейские наряды, в составе которых есть профессиональные саперы, проверяются автомобили, поезда, отдельные граждане, но это вряд ли что даст. Скорее всего, эти заряды огромной разрушительной силы остались в России. Их перевезли к «потребителю», который будет владеть «игрушками» хоть до скончания века и при необходимости шантажировать любое правительство — вакуумные бомбы можно без труда заложить на территории химически вредных производств и даже на атомных станциях, где их практически невозможно будет отыскать с помощью даже самых новейших приборов. Обычно земля на таких территориях насыщена металлом в виде всевозможных коммуникаций, железобетонных изделий и просто металлолома, оставленного после строительства.
На проходной фабрики Крестинин и Шабанов обнаружили только три заряда. А сколько их уже прошло через эту перевалочную базу? Конверсия развязала руки оборонным предприятиям, и наладить строгий учет выпускаемой для народного потребления продукции было просто невозможно при существующей в России системе контроля. Оборонка клялась и божилась, что ни одного «левого» заряда не было изготовлено и продано. Однако рабочие ширпотребовского цеха не получали зарплаты уже полгода и при этом продолжали работать и жить. Понятно, что у всех дачи, участки земли, что народ в России уже больше не нуждается в государственном устройстве и может жить сам по себе, поскольку его, народ, больше никто не обороняет, не спасает от преступников, не платит заработанных денег, не кормит, не поит, не дает бесплатных квартир. Государство уже существовало лишь для того, чтобы взимать налоги, и потому народ в России назывался теперь налогоплательщиком. А налогоплательщику было уже все равно, что делать в свободное от работы время — вакуумные бомбы, химическое оружие, ядерные заряды. Он был ничем не связан, в том числе и совестью, поскольку это чувство было утрачено с началом воровской эпохи в России. Налогоплательщик искал пути, как не платить налоги.
Государство не может существовать без государственной идеи, народ — без национальной. Это была аксиома существования суверенных держав, пока еще непонятная революционно увлеченному «Политбюро» России, После встречи с Завлабом генерал окончательно уверился в этом и теперь уже не тешился никакими надеждами. Кажется, и у Сыча поколебалась убежденность, что дилетанта у власти можно перевоспитать, чему-либо научить, а то и заставить. Он разочаровался в результатах встречи, хотя считал, что кое-какой эффект мог быть, если бы генерал до конца оставался выдержанным и корректным. Он же не утерпел, и когда Завлаб стал выпытывать о возможностях спецподразделения «Молния» на примере конкретных проведенных ею операций, дед Мазай заговорил с ним по-испански, затем по-французски и, наконец, вскинув кулак, произнес: «Но пасаран!» Завлаб вспомнил Дом Советов девяносто первого — видимо, заблудился тогда не на шутку, — и испанский «журналист» отложился в его испуганном сознании. Вспомнил и почему-то сильно обиделся, ушел не прощаясь, а генерал еще раз крикнул ему вслед: «Но пасаран!»
Теперь дипломатичный Сыч считал, что своим мальчишеством дед Мазай навредил делу. Завлаб о «Молнии» ничего не хотел слышать, на теннисном корте поминал ее недобрым словом и упорно проводил свою идею создания спецподразделения по его плану, без всяких бывших генералов КГБ, их специалистов, советников и инструкторов.
Перспектива после исчезновения вакуумных зарядов вырисовывалась безрадостная. Наружная служба, внимание которой было особенно сосредоточено на контроле за ввозом и вывозом грузов на фабрике, ничего не зафиксировала, пропажу установили оперативным путем и немедленно произвели тщательный обыск, заключив «Гюльчатай» в крепкие объятия блокады. Исследовали территорию, стены здания, чердаки, подвалы, коммуникации. За несколько дней специальная группа высококлассных профессионалов, можно сказать, пропустила через свои ладони всю трикотажную фабрику. Одновременно было арестовано все руководство, проверены работницы цеха колготок на причастность к тайным операциям на фабрике, задержаны мужчины из обслуживающего персонала и охранники, повсюду проведены обыски, а «невод» пришел с одной «морской травой»…
Конечно, что-то из второстепенных задач было выполнено. Например, наружка засекла, когда с территории убыли двенадцать мужчин-«новобранцев», живших в отдельном боксе склада. Их хорошо приодели, погрузили с чемоданами на небольшой автобус, вывезли за кольцевую дорогу, где пересадили в микроавтобус «Форд», и далее через Дагестан повезли в Чечню. Документы прикрытия оказались безукоризненными: группа рабочих согласно контракту направлялась на грозненский нефтеперегонный завод. Набрана была из безработных, состоящих на учете на биржах труда, что при проверке и подтвердилось. На одном из постов ГАИ во время досмотра провели литерные мероприятия, и в результате удалось получить любопытную информацию. Анализируя разговоры будущих нефтепереработчиков, можно было сделать определенный вывод: дюжина парней представляла собой пока еще не обученных «диких гусей» — наемников, которые после соответствующей подготовки должны были отслужить три года в вооруженных силах Чеченской республики. Пока что это был строительный материал, но материал весьма подходящий, поскольку уже получил соответствующие качества в лагерях. Десять из двенадцати были когда-то осуждены за разбойные нападения, грабежи и хулиганство, а двое проходили срочную службу в морском спецназе.
