— Что же ты молчала? — теряясь в неопределенных чувствах, пролепетал он. — Могла бы сказать…
— Зачем? — Она попыталась встать на ноги, держась за стену. Саня запоздало помог. — Пойдем, мне уже хорошо.
Она потянулась за переметными сумами и даже намеревалась сделать рывок, чтобы забросить на плечо. Грязев отнял ношу:
— Тебе нельзя поднимать тяжести! Ты что?..
— Можно, — упрямо проговорила она. — Даже нужно. Дай мне! Дай!
— Не дам! И не скандаль на базаре, — по привычке сделал он нравоучение. — Женщинам не позволено скандалить…
Валя-Лариса сощурилась, убирая волосы, усмехнулась бледными губами.
— Пожалел? Пожалел, да? Спасибо, о, превосходный муж. О, мой благодетель!
В глазах ее отметилась только боль и горькая, тусклая усмешка — злости как ни бывало…
— Отдай мне сумки! — потребовала она, — Мне нужно таскать тяжести. Чем тяжелее, тем лучше. Здесь тебе не Россия. Нет больниц, где делают аборты.
— Ты что? — как-то туповато и обескураженно спросил Саня. — Тебе не нужен ребенок? Ты хочешь… аборт?
— А тебе он нужен? — со скрытой тоской спросила Валя-Лариса. — О чем ты говоришь? Какой к черту!..
— Но я — муж! — заявил он. — Следовало бы спросить меня!
— Спросить? — Она попыталась рассмеяться — не получилось, болел живот. — Тебя женили на мне — не спросили… Муж! Объелся груш…
Саня забросил сумы на плечо, взял ее за руку, как берут невольниц, и повел сквозь толпу к машине, оставленной на стоянке. Там усадил жену на заднее сиденье, включил кондиционер. Пока шел, был полон мыслей и слов, но тут сидел рядом и не знал, что сказать. Валя-Лариса откинулась на спинку, вытянула ноги и замерла, положив руки на свой, еще никак не выделявшийся живот.
— Сколько месяцев уже? — наконец спросил Саня.
— Кажется, два, — не сразу ответила она. — Или около этого… Еще не поздно.
На короткий миг он подумал, что ее беременность — провокация, попытка таким образом оставить его в центре, продиктованная Бауди, однако он тут же открестился от этой мысли: привыкший к постоянному контролю за обстановкой разум уже замыкался на подозрительности и фантазировал черт знает что. Будь так, она бы не старалась избавиться от беременности, напротив, давно бы и с радостью сообщила об этом.
— Почему ты не хочешь ребенка? — спросил Саня. — Боишься потерять свою… работу?
— Детей рожают от любви, — просто сказала Валя-Лариса.
— А ты еще можешь это делать? Способна на такие чувства?
Наверное, ей было нечего ответить, а возможно, она не хотела говорить с ним о том, о чем не сказано было ни слова ни в инструкциях, ни в контракте. Ее беременность сейчас становилась лишней обузой, усложнением обстоятельств выхода из игры, и следовало бы, наоборот, поддакивать ей, поощрять намерения… Но не поворачивался язык: это была первая женщина в мире, которая зачала от него. И вместе с этим как бы зачала в нем отцовские чувства, ибо он испытывал желание и стремление защитить еще не родившееся дитя.
— Нужно найти врача в Култалане, который бы взялся сделать аборт, — трезвеющим голосом произнесла она — в прохладной машине ей стало лучше. — Желательно сегодня.
— С этими вопросами обращайся к Бауди, — резковато ответил Саня. — Он — твой покровитель, твоя «подружка»-наперсница.
— Бауди ничего не должен знать! — предупредила Валя-Лариса.
— Понял. В контракте есть условие — не беременеть. Так?
Это было так, потому что она промолчала, прикусила губу, наверное, от боли. Перетерпела, повторила еще раз:
— Сегодня желательно… обязательно нужно врача.
— Почему именно сегодня?
— Да потому что в следующую субботу тебя уже не будет!
Неожиданное это откровение слегка обескуражило Грязева.
— Как — не будет? Куда я денусь? Умру, что ли?
— Поедешь на Балканы! А я останусь одна! И неизвестно, когда вернешься.
— На Балканы? Что я там забыл? — изумился Саня. — Никуда я ехать не собираюсь. Мне и здесь хорошо.
Теперь она замолчала оттого, что сказала лишнее, неположенное, выдала какие-то замыслы руководства с центром.
— Нет уж, давай договаривай! — потребовал он. — Дело семейное, общее. Я должен знать, что меня ожидает. Ничего себе новости! На Балканы. Между прочим, там война идет. А у меня в контракте нет участия в боевых операциях. Я инструктор!
— Забудь ты об этом контракте! — посоветовала Валя-Лариса. — Неужели еще не понял, что тебя отсюда никогда не выпустят? Контракт…
— Не понял еще, но догадываюсь, — проговорил Саня. — И ты меня втянула в эту авантюру, хорошим коньяком поила, а как любила!.. Ладно, я стану рассчитываться за глупость, дорвался до халявы: коньяк дармовой, сладкая женщина… Но вот Господь и тебя наказал. Ты не хочешь ребенка — забеременела… Хотя ребенок — какое это наказание? Благо!
— Ну хватит, хватит, — взмолилась она. — Не рви мне душу, я и так на нервах. Помоги мне, Саша! Найди врача! Здесь Восток, здесь нельзя женщине обращаться с такими вопросами…
— Хорошие законы на Востоке!
— Я тебя очень прошу. Ты уедешь и — все, я пропала. Тяжести не помогают, в горячей воде сидела… Очень крепкий плод.
— Это же прекрасно, Лариса! — воскликнул он. — Будет здоровый ребенок!
Глаза ее испуганно вздрогнули, расширились зрачки.
— Как ты… назвал меня? Тогда я подумала — ослышалась… Второй раз называешь… Как?
— Лариса.
— Откуда тебе известно мое имя? — Кажется, в этот миг она забыла о беременности.
— Откуда, — засмеялся Саня. — Однажды ты во сне проговорилась. Еще в Москве. Не бойся, я не скажу никому.
— Еще раз повтори. Хочется послушать.
— Лариса, Лариса, Лариса…
— А теперь забудь, — попросила она. — И я забуду. Не вспоминай никогда сам и не заставляй вспоминать меня. Впрочем, ты скоро уедешь…
— Да не хочу я уезжать! Тем более от беременной жены! — серьезно заявил Саня. — Правда, жена ты фиктивная, но ребенок-то — настоящий Никуда я не поеду!
— Не говори глупостей. Поедешь.
— И что, с Балкан не вернусь? Прихлопнут там?
— Вернешься, но не скоро. Может быть, через полгода.
— Кто же здесь будет готовить новую группу?
— Инструктор из Иордании. А ты с Балкан уедешь в Иорданию.
Саня рассмеялся с издевательской догадливостью:
