– Ага, особенно сесть в камеру в штаб-квартире Эрудиции. И чтобы меня казнили.
Я говорю браво, будто убийства – нечто привычное для меня. Но, складывая губы, чтобы произнести слово «казнили», я вздрагиваю. Сжимаю предплечья пальцами и делаю вид, что спокойна.
– А то нет? – говорит он. – В смысле, ты же пришла сюда по своей воле. Я бы не назвал это хорошим инстинктом выживания.
Он набирает серию цифр на клавиатуре у следующей двери, и она открывается. Я вхожу в помещение по другую сторону зеркала. Там очень светло и много экранов, свет отражается в очках эрудитов. Другая дверь, напротив, щелкает, закрываясь. Перед одним из включенных мониторов находится пустой стул. Видимо, кто-то только что вышел.
Питер стоит вплотную ко мне, на случай, если я захочу на кого-то напасть. Но я не стану ни на кого бросаться. Далеко ли я убегу? До конца одного коридора, может, второго? А потом потеряюсь. Я не смогу выбраться, даже если не будет охранников, которые постараются остановить меня.
– Выведи их сюда, – Джанин показывает на большой монитор на левой стене. Один из ученых-эрудитов начинает стучать по экрану компьютера, и там появляется изображение. Снимок моего мозга.
Но на что смотреть? В принцие, я в курсе того, как выглядит мозг, и даже знаю названия основных зон, но не понимаю, чем мои полушария отличаются от остальных. Джанин смотрит на меня, постукивая пальцами по подбородку. Кажется, проходит много времени.
– Кто-нибудь, объясните мисс Прайор функции префронтального кортекса, – наконец говорит она.
– Это область мозга, за лобной костью, так сказать, – поясняет один из ученых. Девушка, не сильно старше меня, в больших круглых очках, от которых ее глаза кажутся больше, чем есть. – Отвечает за координацию мыслей и действий для достижения целей.
– Правильно. А теперь кто-нибудь подскажите мне, что вы обнаружили во внешних долях префронтального кортекса мисс Прайор.
– Они большие, – говорит другой ученый, мужчина с редеющими волосами.
– Уточни, – Джанин будто школьника отчитывает.
Я на уроке, осознаю я. Любая комната, где больше одного эрудита, превращается в класс. А Джанин – самый авторитетный учитель. Они смотрят на нее широко открытыми глазами и рвутся что-нибудь сказать, чтобы произвести на нее впечатление.
– Намного больше среднего размера, – поправляется мужчина с редеющими волосами.
– Лучше, – наклоняет голову Джанин. – На самом деле, одни из самых крупных внешних долей префронтального кортекса, какие мне доводилось видеть. А вот орбитальный кортекс заметно мал. Что означает сочетание этих двух факторов?
– Орбитальный кортекс отвечает за вознаграждение. Люди, постоянно жаждущие вознаграждения, обычно имеют большой орбитальный кортекс, – говорит кто-то. – Мисс Прайор не слишком-то свойственно жаждать вознаграждения.
– Не только, – слегка улыбается Джанин. От синего цвета мониторов ее скулы и лоб блестят сильнее, но отбрасывают тени в глазницы. – Это говорит не только о поведении, но и о желаниях. Она не мотивирована вознаграждением. Но исключительно хорошо управляется с координацией мыслей и действий для достижения своих целей. Это объясняет ее тенденцию вести себя самоотверженно, но отчаянно, и, возможно, способность сопротивляться симуляциям. Как это повлияет на наши эксперименты по созданию новой сыворотки?
– Сыворотка должна подавлять, но не окончательно, активность префронтального кортекса, – говорит ученый в круглых очках.
– Точно, – Джанин наконец-то смотрит на меня, светясь от радости. – Так мы и поступим. Я выполнила свою часть договора, мисс Прайор?
У меня пересох рот, так, что я даже глотать не могу.
И что произойдет, если они подавят активность префронтального кортекса? Уничтожат мою способность принимать решения? Если сыворотка сработает и я стану рабом симуляций, как остальные? Что, если я совсем перестану воспринимать реальность?
Не знаю, можно ли считать всю мою личность побочным продуктом моей анатомии. Что, если я – всего лишь человек с большим префронтальным кортексом… и ничего больше?
– Да, совершенно, – отвечаю я.
Я и Питер молча идем к моей камере. Сворачиваем налево. В другом конце коридора стоит группа людей. Это – самый длинный из коридоров, но расстояние будто сжимается, когда я вижу его.
Предатели-лихачи держат его за руки, а к затылку приставлен пистолет.
Тобиас, с текущей по лицу кровью, стекающей на белую рубашку и красящей ее красным. Тобиас, другой дивергент, стоящий у края пекла, в котором сожгут меня.
Питер хватает меня за плечи, удерживая на месте.
– Тобиас, – я судорожно вздыхаю.
Предатель-лихач с пистолетом в руке ведет Тобиаса в мою сторону. Питер старается тоже толкнуть меня вперед, но мои ноги будто приросли к полу. Я пришла сюда, чтобы больше никто не умер. Хотела защитить столько людей, сколько смогу. О Тобиасе я думала больше, чем о ком угодно другом. Почему я здесь, если он тут? В чем смысл?
– Что ты наделал? – невнятно спрашиваю я. Он в полуметре от меня, но не слышит. Проходя мимо, выставляет руку и обхватывает мою ладонь. Сжимает, а потом отпускает. У него красные глаза, и он бледный.
– Что ты наделал? – повторяю я, и теперь эти слова вырываются из моего горла, как рык.
Я бросаюсь к нему, вырываясь из захвата Питера.
– Что ты наделал?! – кричу я в третий раз.
– Ты умрешь, и я умру, – отвечает Тобиас, глядя через плечо. – Я просил тебя не делать этого. Ты приняла решение. Вот последствия.
Он исчезает за углом. В последний момент я вижу его со спины. Предатель-лихач сзади, блеск пистолета, приставленного к голове. Кровь на мочке уха, от раны, которой не было.
Он исчезает, и жизнь оставляет меня. Я перестаю сопротивляться и позволяю Питеру толкать меня в сторону камеры. Войдя внутрь, я оседаю на пол, ожидая, когда щелкнет дверь и Питер уйдет. Но этого не происходит.
– Зачем он пришел сюда? – спрашивает Питер.
– Потому, что идиот.
– Ну да.
Я откидываюсь к стене.
– Он что, решил спасти тебя? – хмыкнув, спрашивает Питер. – Похоже, у Сухарей жертвенность в крови.
– Я так не считаю, – отвечаю я. – Если бы Тобиас хотел спасти меня, он бы все продумал. Он привел бы других. Он не стал бы врываться к эрудитам один.
Глаза застилают слезы, и я даже не пытаюсь сморгнуть их. Просто смотрю перед собой, вижу, как все вокруг расплывается. Пару дней назад я бы ни за что не заплакала на глазах у Питера, но сейчас мне плевать. Он – меньший из моих врагов.
– Думаю, он пришел, чтобы умереть вместе со мной, – говорю я. Прикрываю рот рукой, чтобы не разрыдаться. Если буду дышать, то смогу успокоиться. Я не хочу, чтобы он погиб рядом со мной. Ведь я желала его безопасности. Идиот, думаю я, но мое сердце считает иначе.
