Ярослав дождался, когда доктор отойдет мыть руки к раковине, взял скальпель и сунул в левый рукав. И это, в общем-то, не очень надежное оружие сразу вселило уверенность. Будто он сам себе задал вопрос: сможешь ли, хватит решимости? – и сам себе ответил: смогу!
И опять, как из воздуха, выстроилась цепочка действий: скальпель к горлу или сонной артерии, разоружить охрану, захватить автомат, потребовать микроавтобус, куда ввести всех женщин, после чего усадить Закомарного и поставить условие – никакого преследования в пределах видимости.
Это было сознание пилота, когда в экстремальных условиях надо решить вопрос жизни и смерти и найти единственно верный выход. Но там вся энергия разума была направлена на то, как избежать столкновения – с ведущим или ведомым на вираже, с трубой или высоковольтной опорой, наконец, с землей.
Здесь же требовалось столкновение…
Вместо Закомарного в ванную явился охранник в черной борцовке, с блестящими, клацающими нунча-ками.
– Иди вперед, – приказал он. – Прямо по коридору и на лестницу.
Ярослав пошел, слушая за спиной музыку, похожую на кастаньеты. А они отбивали каждый шаг, каждую ступень, пока на третьем этаже не последовала команда встать лицом к стене. Он встал, краем глаза увидев, как охранник открыл дверь и что-то спросил. Похоже, здесь были апартаменты Закомарного. Ярослав нащупал скальпель в рукаве и высунул из-под резинки кончик рукоятки. Брать его следовало немедленно, как только этот музыкант окажется на таком расстоянии, откуда не достанет нунчаками.
Их не впускали минуты три, и сопровождающий, верно имеющий абсолютный слух, отщелкивал время, будто метроном. После чего дверь отворилась, и сразу же остановилась музыка…
– Милости прошу, господа, – сказал Закомарный с незнакомой, благородной интонацией. – Время аудиенции – три минуты.
И пошел вперед, с ловкостью швейцара отворяя высокие двухстворчатые двери. За последними оказалась светлая – окна на две стороны – и пустая комната со старинными книжными шкафами, сквозь темные стекла которых золотились корешки книг, двухтумбовый ампирный стол с письменными принадлежностями и глобусом, да кресло в таком же стиле. В общем, типичный кабинет какого-нибудь директора гимназии прошлого века или ученого средней руки. Вероятно, вся обстановка осталась тут от князей Захарьиных.
Закомарный остановился на середине подвытертого ковра перед столом, так что Ярослав был в удобной позиции – у него за спиной, а музыкант с нунчаками замер у входа и больше не играл.
Или сейчас, или никогда…
Ярослав сцепил руки впереди и стал медленно доставать из рукава скальпель.
– Руки по швам, – шепотом скомандовал Овидий Сергеевич, не оборачиваясь, будто видел затылком.
– Мне так удобно, – тоже прошептал Ярослав.
– Когда стоишь перед престолоблюстителем, руки следует держать по швам! внушительно произнес Закомарный. – Отвечать только на вопросы и не болтать лишнего.
Справа за шкафами открылась узкая дверь, и в комнату вошел человек лет пятидесяти, в теплом суконном пиджаке – явно болезненный, словно только что встал с постели. Ярослав не узнал его, хотя видел дважды: первый раз в Скиту на берегу озера, второй – на фотографии, которую показывал Скворчевский.
– Ярослав Михайлович Пелевин, – представил Закомарный и, отступив на шаг, смотрел с выжидательным подобострастием.
Дядя Юлии приблизился к Ярославу, открыто посмотрел в лицо – на лбу его посверкивал пот, наверняка была температура.,.
Тогда, в Скиту, он показался выше и шире в плечах, да и на фотографии выглядел здоровее.
– Оставьте нас, – проговорил он тусклым, болезненным голосом.
Овидий Сергеевич развернулся, как солдат, и пошагал в двери. На сей раз «музыкант» растворил и затворил их с обратной стороны. И тут же донесся мягкий, костяной щелчок «метронома»…
– Мы с вами встречались. – Престолоблюститель сел в кресло и, достав носовой платок, вытер лоб. – Меня зовут Алексей Владимирович, я дядя Елены.
– Помню, – вымолвил Ярослав и спрятал в рукав выползающий скальпель. – Вы приезжали в Скит…
Он посидел, откинув голову на спинку кресла, выдвинул ящик стола и вынул оттуда пакет с маечкой Юлии. Медленно достал ее, развернул и положил перед собой.
«Метроном» постукивал за дверью, напоминая о времени…
– Почему эта вещица оказалась в вашем кармане? – спросил наконец Алексей Владимирович.
– Носил ее как память, как талисман.
– Каким образом вы встретились с Еленой? – Голос его вдруг очистился от болезненной хрипоты и сделался жестким.
– В общежитии института, – признался Ярослав. – На «лестнице любви».
– Что за бред?
– Явилась как призрак. Сказала, чтобы я ждал ее, что она придет сама. И несколько лет спустя пришла в Скит.
Дядя не поверил и лишь усмехнулся.
– Это ваши фантазии, молодой человек… И плохо для вас, если за ними стоит злой умысел.
– А как бы я иначе написал ее… портреты? Без натуры? Ведь были похожи! Скажете, нет?
Престолоблюститель потрепал маечку, свернул ее и спрятал в стол. Нунчаки отбивали последнюю минуту.
– Вы попали в трудное положение. Я готов поверить… в грезы юного ума. Он сделал паузу и взглянул на Ярослава. – Но вынужден вас изолировать, потому что несете смертельную опасность для Елены.
– Не понимаю. В чем эта опасность?
– Что не понимаете? Отчего Ястреб залетал над Дворянским Гнездом? Отчего пытался завербовать вас в осведомители?
– Догадываюсь. Он показывал вашу фотографию, он вас ищет.
Алексей Владимирович помедлил, испытывая терпение собеседника, под последние удары «метронома» встал с кресла и заговорил ослабевшим голосом:
– Нет, не над моей головой он кружит… Над Еленой – единственной наследницей русского престола. Над Маткой, вскормленной, чтобы сеять…
4
За первых два года заключения в подвалах Дворянского Гнезда Ярослав привык ко всему, в том числе и к допросам, время от времени производимым то доверенным, то самим Овидием Сергеевичем. Разумеется, все это называлось беседами, которые непременно заканчивались увещеваниями, что все образуется в его судьбе, обязательно будет найден выход из положения, ну разве придется изменить фамилию, немного внешность и уехать, например, в одну из бывших союзных республик.
Он и с этим смирился, только никак не мог привыкнуть к мысли, что такого никогда не будет: ничто ему не станут менять и куда-то отвозить. Потому, что воочию видел пре-столоблюстителя и что Скворчевский его из-под земли достанет, если узнает, что не сгорел в машине и жив.
А главная причина – он сам со своими юными грезами и наследница русского престола Елена, приходившая к нему в Скит. Он не по своей воле влез в какие-то тайны, о них не подозревая, и, вероятно, спутал какие-то планы, создал опасную обстановку вокруг Гнезда. От него не скрывали некоторых тайных планов, и это было плохим знаком.
