Сесть им на хвост, пока они твой не выщипали…
А там разобраться, кто же у головорезов небесный покровитель.
И если после этого Генеральный скажет «ша», если закон для них не писан, а все их сатанинские действия творятся в интересах государства, то под человеческим разумом можно подводить черту.
– Вы – отсюда, мы – оттуда, – пообещал Бурцев. – Глядишь, кого-нибудь и достанем.
– У нас по городу такие хорошие показатели были за прошлый год, вздохнул прокурор. – Все тяжкие раскрыты… А теперь…
– Егеря Вохмина помните? Свидетелем проходил?
– Как же, помню. Из «Русской ловли».
– Он-то хоть жив?
Кажется, прокурор уже сомневался во всем и, ожидая еще какой-нибудь неприятности, ладонью вытер голову и потянулся к телефону.
– Сейчас… Все выясню! Был жив!.. Позавчера на глухарей звал. Скоро охота открывается…
– Не звоните. – Бурцев отнял у него трубку и положил на аппарат. Найдите только адрес. И еще. В доме, где жили Лидия Васильевна и этот инженер Прозоров, квартировала учительница, – он намеренно говорил сухо и независимо. – Где она сейчас, знаете? И что с ней?
Прокурор уже опасался всего, окончательно расстроенный и сбитый с толку. Видно было, что он знает, но взлелеянная студеницкой жизнью беззаботность сейчас не выдерживала обвала забот, и всякая информация воспринималась с испугом.
– А что с ней? – спросил он, вероятно вспомнив, что у гостя из Москвы с Ксенией были отношения, и предчувствуя, что сейчас на его голову свалится еще не испытанный гнев.
– Это я спрашиваю, что с ней, – поправил Бурцев.
– У вас есть какая-то… информация?
– Нет у меня никакой информации! Законник облегченно вздохнул, но в голосе еще слышался испуг:
– Она год как уволилась и уехала. Еще до конца декретного отпуска.
За окном вдруг сорвалась и со звоном разбилась об асфальт огромная блестящая сосулька. Бурцев засмеялся.
– Что? – насторожился прокурор и выглянул в окно, перехватив его взгляд.
– Да нет, ничего!.. Все хорошо, а кого она родила, знаете?
– Нет, – расстроился тот. – Но могу уточнить, сейчас же!
– Уточните, пожалуйста. И еще – в какой город уехала.
Прокурор стал накручивать телефон, а Сергей подошел к окну, и в тот же миг сорвалась еще одна сосулька. Должно быть, роды у Ксении принимал акушер Сливков, должен был успеть принять… И как жаль, что его нет в живых!
Тем временем прокурор кому-то давал нагоняй по телефону, говорил намеренно громко и властно, чтобы его старания слышал московский начальник.
Потом положил трубку и пристукнул кулаком по столу.
– Анархия! Полнейшая! Оказывается, жила без прописки, и на работу так приняли… Бардак! Попробуй теперь установи, куда она выехала!
Тут его что-то осенило. В глазах прокурора зардел откровенный огонек провинциального любопытства, но он не посмел ничего спросить, а только сказал внезапно изменившимся, по-мужски доверительным тоном:
– Девочка родилась, три восемьсот, рост пятьдесят девять сантиметров.
Сергей надел пальто и крепко пожал ему руку.
– Спасибо вам! У меня нет никаких претензий. Все замечательно!
Однако и это прокурор понял по-своему, ибо спросил вслед неуверенным голосом:
– Может, мне заявление написать? На пенсию?
3
Вохмин оказался дома – чистил крышу от снега и попутно загорал, раздевшись до пояса: на солнце уже припекало, хотя талая вода, сбегая по сосулькам, падала на льдистую землю и в тени замерзала. Гостя он увидел еще на подходе ко двору и, похоже, узнал, воткнул лопату и стал спускаться по приставной лестнице.
– Как вас увижу, так у меня сразу сердце сосет, – признался Вохмин, закуривая. – Опять чего-то стряслось, или что?
Два года назад благодаря своей многодетной семье – шестеро детей-погодков – егеря не то чтобы освободили от уголовной ответственности, а научили, как и что говорить, чтобы не сесть и пойти свидетелем. За безопасность на охоте отвечал Вохмин, а если принять во внимание, что он по природной честности своей молол на допросах, дескать, оборотень и так далее, то ему бы грозил срок много больший, чем голландец получил за убийство.
Было тут чему сосать сердце…
– Я по старому делу, – слегка напряг его Бурцев. – Кое-какие новые факты появились…
Егерю сразу стало холодно. Он натянул фуфайку на голое тело и прислонился к забору.
– Чего ворошить-то? Николая нету, а голландец этот, говорят, освободился и на родину уехал.
– Тут тоже кое-кто остался, по ком тюрьма плачет. Вохмин это понял как намек в свой адрес и, видимо вспомнив о детях, стал приглашать в дом. А ребятишек у него за эти два года прибавилось и стало восемь, последний лежал в зыбке, висящей на очепе у печи. Изба была хоть и большая, но сплошь заставленная самодельными кроватями и кроватками, и, если не считать длинного стола и посудника, ничего тут больше не было. Тесаные желтые стены, множество маленьких окон, толстенные лавки, чугуны в загнетке – словом, семнадцатый век, чистота и нищета.
Умытые белоголовые и синеглазые дети в полотняных длинных рубашках, но взгляды отчего-то как у беженцев. И вездесущий запах младенцев…
– У меня тоже есть ребенок, девочка, – ни с того ни с сего похвастался Бурцев. – Второй год пошел.
– А! – занятый своими мыслями отмахнулся хозяин семейства. – Это дело нехитрое… Одна беда.
Вохмин провел Бурцева в комнатку, где стояли сиротская железная кровать и сейф с оружием, плотно затворил за собой дверь.
– Вот здесь я живу, – сказал он. – С женой больше не сплю, хватит. Она сердится, а я запрусь и сижу. К ней же прикоснуться нельзя, она сразу рожает.
Следователя, который научил егеря, что говорить на допросах, можно было понять…
– У тебя дети красивые, – сказал Бурцев то, что думал.
– Это правда! – похвалился тот. – Дети у меня как ангелы… А по кому тюрьма-то плачет?
– Ты фельдшера Сливкова знал?
Егерь кивнул на дверь и расслабился, понял, о ком речь пойдет.
– Мне-то с моей оравой не знать? Считай, он всех и принял. Рука легкая…
– Как ты думаешь, от чего он умер?
– Ну уж всяко не от этих колес. Вранье, что отравился. Он и водки-то почти не пил, а чтоб заразу эту глотать…
– Так от чего же тогда? Наркотик нашли у него в желудке. И смерть наступила по этой причине.
– Могли и накормить, – отмахнулся Вохмин. – У нас менты что делают? Захотят кого наказать – ловят и бутылку водки в горло выливают. Потом в вытрезвитель и права отберут. Попробуй докажи, что сам не пил.
