– Нюточка, дитятко мое ненаглядное, пойдем отсюда. Место это нехорошее, тебе всякий скажет. Что тут долго стоять? Поклонилась покойничкам и ладно. Пойдем, пойдем, милая, тебе умыться с дороги надо, переодеться, покушать… Я водички тепленькой тебе подам, слезки с личика умоем!
И няня, обняв плачущую Анну за плечи как маленькую, увела ее в дом.
Ночью Ане не спалось, ей все время чудились какие-то звуки, шорохи, скрип… Казалось, что старый дом дышит и ворочается.
«Это все нервы, просто нервы, – успокаивала себя Аня. – Утром, когда взойдет солнышко, все здесь покажется более веселым.
Я привыкну к этому дому, обживусь тут, устроюсь. Все наладится. Это ведь мое родовое гнездо, кого мне здесь бояться? Хотя то, что рассказала няня об убийствах в округе… Это ужасно. Но ведь убийца не полезет в дом, где есть люди? Он нападает на своих жертв в глухом лесу… »
Чтобы отвлечься, она взяла верный томик Гумилева, но, прежде чем погрузиться в чтение, решила по старой привычке погадать. Что ее ожидает?
Раскрыв книгу наугад, Аня с закрытыми глазами ткнула пальцем в страницу, а потом посмотрела, на какие строки попал ее розовый ноготок.
Мне снилось: мы умерли оба,
Лежим с успокоенным взглядом.
Два белые, белые гроба
Поставлены рядом…
– прочла Аня, чувствуя, как сердце наливается тоской.
Почему ей попались именно эти строки? Вдруг в них скрыт зловещий истинный смысл? «Мы умерли оба… » Может быть, это Алеша призывает ее из небытия? А что если нынче смерть придет, без боли и страданий, и унесет Анну из земной юдоли в иные миры, где нет войны и горя, где она вновь соединится с мужем…
И тут она ясно услышала шаги над головой. Это уже был не треск рассыхающихся половиц и не мышиный шорох. Это были обычные тяжелые шаги, скорее всего мужские. Наверху кто-то ходил, топая сапогами…
ГЛАВА 2
Елена
С тех пор как началась война, мне следовало бы ограничить себя в пагубной привычке читать за завтраком газеты. Все равно пресса нынче уже не та, что в прежние мирные времена. Теперь в газетах одни военные сводки да грызня лидеров политических партий, обвиняющих друг друга в отсутствии патриотизма, а немногочисленные новости слишком часто бывают нерадостными. Наши войска сдали Львов, Люблин, под Варшавой дела тоже были плохи.
А плохое известие, полученное в утренние часы, как известно, задает отрицательный тонус на весь день.
Но все же непонятное стремление поскорее узнать последние нерадостные военные новости (я ведь все равно не смогу послать на помощь фронту резервные войска, сколько бы ни вчитывалась в газетные строчки!) и сопереживать происходящему побеждало эгоистичную тягу к душевному комфорту. Газетный лист тянул к себе, словно наркотик, и я, как отпетый кокаинист, каждое утро первым делом хваталась за свежую прессу.
Более того, я не только жадно проглатывала официальную военную хронику и сообщения фронтовых корреспондентов, но и просматривала опубликованные в газетах списки погибших, каждый раз молясь про себя, чтобы не встретить знакомые фамилии.
Но, увы, знакомые фамилии в скорбных списках встречались все чаще и чаще. Значит, родственникам погибших нужна помощь и поддержка. Под помощью и поддержкой я имею в виду не столько букет цветов и записку с соболезнованиями, переданные вдове, сколько настоящие практические дела – собрать бумаги для получения наследства, похлопотать об устройстве осиротевших детей в учебные заведения на казенный счет, подыскать для бедствующего семейства новую, более дешевую квартиру…
Мне частенько доводилось брать подобные хлопоты на себя, не отвлекаясь на ненужные сантименты, отчего я окончательно заслужила репутацию женщины черствой и не склонной к состраданию, особенно в кругу тех, кто предпочитал немного порыдать, обнявшись со вдовой, а потом вернуться к собственным делам, напрочь забыв о чужом несчастье.
Не знаю, почему моя манера поступать, сообразуясь лишь с собственной совестью, действует на многих людей столь угнетающе…
В этот раз, пребывая в особенно тоскливом настроении, я даже не утрудила себя знакомством с прочими новостями, открыв газетные листы сразу на скорбных списках.
Набранные петитом в «Русском слове» колонки с фамилиями были сегодня особенно обширны – Карпатская операция привела, увы, к большим потерям. Недаром в обществе все чаще стали повторять, что англичане поклялись драться с немцами до последней капли русской крови… Наверное, это шутка, но очень уж невеселая.
Раненые, убитые, пропавшие без вести – три газетных столбца были просто огромными из-за вместившегося в них горя. Дойдя почти до конца алфавита в списке павших на поле славы, я вдруг наткнулась на фамилию поручика Чигарева, показавшуюся мне знакомой.
– Елена Сергеевна, кофе подавать? – заглянула в дверь столовой моя горничная Шура.
– Погоди, Шурочка, не до того, – рассеянно ответила я, глядя на газетную строчку.
– Да куда уж годить? – обиделась Шура. – Остынет все, сами не станете холодный кофей пить. А газеты и после почитать можно…
Но мое внимание было приковано к мелкому шрифту газетной строки. Чигарев… Чигарев… Боже мой! Это ведь тот молоденький офицерик, за которого вышла замуж Аня, младшая сестра Нины, моей гимназической подруги. Ну конечно же, Алексей Чигарев, тогда он был еще подпоручиком… Я даже была у них на свадьбе.
Надо же, Анечка осталась вдовой. И в таком юном возрасте! Ей только двадцать один год. Я ведь тоже когда-то овдовела, будучи всего на полгода старше, чем она сейчас, и прекрасно понимала, что может чувствовать молоденькая женщина, только-только вышедшая замуж и сразу потерявшая обожаемого супруга. И как нелегко тогда мне было понять, что жизнь на этом не кончилась, что еще много-много счастья и горя отмерено для меня судьбой…
Но мне в горькие дни помогало неискоренимое жизнелюбие, а вот Нина и Анечка особо оптимистичными взглядами на жизнь никогда не отличались. Впрочем, по части трагических переживаний заправляла в их доме все же старшая сестрица, пребывавшая в постоянной меланхолии.
Может быть, потому мы с Ниной когда-то так близко и сошлись, что были совершенно разными и на первый взгляд ее вечная меланхолия и моя необузданная смешливость плохо сочетались между собой. Но другим было трудно с Ниной, а мне – нисколько. Ведь, как известно, волна и камень, стихи и проза, лед и пламень… ну и так далее, по тексту Александра Сергеевича, иначе говоря, единство противоположностей вполне может лечь в основу крепкой дружбы.
Кто знает, почему люди начинают дружить? Дружба – древняя потребность, сложившаяся у людей еще в те времена, когда приходилось плечом к плечу, закрывая спину друга, отбиваться от хищных птеродактилей. Птеродактили с тех пор повымерли, а вот потребность опереться на плечо друга осталась.
Зеленоглазая, вечно задумчивая и грустная Нина считалась самой поэтичной девочкой в нашей гимназии, ее даже прозвали Ундиной. Но когда я, побывав в ее доме, познакомилась с младшей сестренкой Нины, стало ясно, что Анечка, совсем еще крошка, в вопросах меланхолического отношения к жизни пошла в сестру.
