Переальд подошел, хромая, в руке амулет в виде светящегося камешка, поводил им у стены.
— Ушло, — сказал он с мрачным удовлетворением, — не сумели…
— Это все собачка учуяла, — сказал Йомильд.
Айсватер сказал с чувством:
— Бобик, только скажи!.. И я для тебя целого коня зажарю.
Медленно подошел Динальд, бледный, губы синие, проговорил, мелко вздрагивая:
— Один что-то в меня всадил… Кинжал… длинный такой…
Переальд быстро оглядел его, хлопнул по плечу.
— На тебе ни царапины!
— Был кинжал, — возразил Динальд слабо. — Он весь вошел в меня… прямо через панцирь…
Я сорвал с него шлем и приложил ладонь ко лбу. Динальд слабо и благодарно улыбался, но тело его продолжало вздрагивать, а лицо оставалось бледным и несчастным.
Лалаэль вошла из коридора, куда успела удрать, глаза вытаращенные от ужаса.
— Ты ему не поможешь, — сказала она, — это Копье Ледяного Тролля.
Я спросил с нехорошим предчувствием:
— И чем оно знаменито?
— Он умрет, — проговорила она и печально посмотрела на Динальда, такого молодого и красивого, — и ничем не остановить… Ему будет становиться все хуже… потом умрет.
Я сказал зло:
— Ага, так щас и дадим!.. Айсватер, пошли слуг за лекарями и священниками. Мы будем бороться!.. Главное, чтобы не повторили атаку.
Переальд сказал хмуро:
— Насколько я знаю, для этого потребовалось очень много магии. Ее копят долго, чтобы потом вот так сразу.
Он посмотрел на эльфийку, та сказала быстро:
— Да, Копье Ледяного Тролля — это могучее заклятие. Его мог создать только очень сильный маг. И если он убит…
— А он убит, — сказал Переальд и добавил: — Благодаря вашей верной собаке, ваше высочество.
— Тогда вторая попытка будет не скоро, — сказала эльфийка.
— Второй не будет, — возразил я. — Будет что-то другое. Я бы не стал повторять то, что в первый раз дало сбой.
Йомильд наклонился над убитыми, трогал их, но переворачивал с трудом, словно они из камня или металла, а не плоти, хмыкал, пытался содрать бинты хотя бы с лица, но те держались настолько плотно, словно составляли с телом единое целое.
Я услышал странный запах, который вообще-то мне знаком, но никак не ожидал его услышать здесь. Ноздри мои подергиваются сами по себе, озон в какой-то мере бодрит, но сейчас просто пугает, как все, что возникает не там, где ждешь. Аромат озона здесь ассоциируется с разрядами молнии, а молния… это всегда плохо.
Переальд тоже дернулся, посмотрел с непониманием по сторонам, охнул.
Я проследил за его взглядом, кулаки сжались сами по себе. Лицо Динальда неестественно огрубело, наметились странные линии, словно кожа начинает трескаться.
— Разденьте его, — велел лекарь, — надо осмотреть…
Динальд слабо сопротивлялся, видя, с каким вниманием на него смотрит прекрасная эльфийка, но с него сняли панцирь, наплечники, налокотники, все металлические щитки, а затем стащили и кольчугу.
Лекарь остался неумолимым, и несмотря на протесты Динальда, его раздели донага. Кожа не просто огрубела, но даже начала покрываться некой рыбьей чешуей, сперва серой, невыразительной, затем приобрела некий слабый блеск.
Священник закончил читать молитву, перекрестил Динальда.
— Он не умрет, — сказал он хмуро, — это… остановлено. Демон из его тела изгнан! Но дальше… не знаю. Кто знает, как лечить, — действуйте.
Лекарь сказал с наигранным оптимизмом:
— Он молод и силен, а сам по себе здоровый, как дуб. Был бы больной, чешуя бы стала совсем тусклой.
Переальд заметил саркастически:
— Ну да, Динальд должен быть доволен… Динальд, ты доволен?
Динальд сказал со злостью:
— Пошел к черту.
— Хорошо, — сказал Переальд, — не теряй бодрости. Ты у нас орел!.. Хотя тогда должны бы перья… гм… а если чешуя, то ты превращаешься в дракона?
Динальд угрюмо засопел, а лекарь сказал успокаивающе:
— Думаю, внутри у него уцелело. Иначе бы, ну, понимаете… а чешуя… ну, у одних волосы, у других прыщи, а у этого доблестного рыцаря будет чешуя. Да и то, если ничего не сумеем сделать, а мы приложим все усилия, чтобы вылечить.
Я сказал с нажимом:
— Делайте все!.. Призовите всех алхимиков, магов… как бы они ни назывались!.. Даже тех, кто от церкви прячется. Пообещайте полное прощение за помощь! Объявляю временное разрешение на черную магию! Рыцарь, закрывший сюзерена грудью, отдал для него все… Сделаем же и мы для него все!
Один из стражей тут же выбежал из комнаты, Переальд сказал коротко:
— Мы знаем, сэр Ричард, что вы делаете все возможное.
Я сказал властно:
— Приготовить для него ложе в комнате рядом с моими покоями. Я буду навещать и следить, чтобы ему было оказано все лечение, что существует…
Лекарь сказал быстро:
— И для меня местечко, где бросить свои старые кости, когда совсем уж сморит сон.
— Сделаем, — пообещал я. — А для вас, святой отец?
Священник покачал головой:
— Причастие этому молодому герою давать рано. Он выживет, а если умрет, то не этой ночью. Я лучше проведу ее в молитвах, вдруг да Господь даст мне силы…
Через пару часов в комнате вокруг ложа, где распластали, как лягушку для опытов, Динальда, уже толпился самый разный люд, имеющий отношение к лечению или магии.
Я заходил несколько раз, но останавливался на пороге и оглядывал пеструю толпу с отвращением, слишком уж смотрятся… непрофессионально, что ли.
И никто, как я понял, не понимает даже структуру превращения, почему именно Копье Ледяного Тролля, как назвала его эльфийка, убивает человека таким образом, превращая его в чудовище.
А что случилось бы с Динальдом, если бы священник не остановил действие той гадости? Страшно и подумать, как бы пошло дальше…
Голоса жужжат, сливаясь в некую вязкую массу, я тряхнул головой и вдруг увидел в комнате троих странных людей, очень быстрых, незримых, отражающих даже тепловые лучи, и какое счастье, что вижу… хотя и не понимаю, каким образом, это даже не запаховое, они еще не обронили ни молекулы хоть какого-то аромата…
Рука моя метнулась к рукояти меча, однако они не кажутся опасными, хотя их вижу только я, тоже смотрят на Динальда, иногда притрагиваются к нему, но лишь качают головами.
Все трое по очереди подходят к мрачного вида алхимику, я видел, как шевелятся их губы, но звуков не услышал.
Он внезапно оглянулся, перехватил мой взгляд. Я увидел, как длинное бледное лицо перекосилось в страхе, панически огляделся, ища выхода, однако окно зарешечено, а в дверях стою я.
