— А сама леди Нинель?
Айсватер взглянул на меня в недоумении.
— А что она? Женщины — дуры, а Нинель настолько красивая, что вообще не заметит разницы. В этом женщины умнее нас, смотрят на положение и титул мужа, а не как мы: чтоб сиськи побольше да губы потолще.
И все-таки тот гад в бинтах либо не сумел до конца всадить Копье Ледяного Тролля, либо наш скромный священник в самом деле успел остановить болезнь, если это болезнь, на полпути и не дал ей развиться.
Чешуя перестала меняться, друзья с неделю не выходили из его комнаты, сам Динальд места себе не находил, а зеркало попросил придвинуть к ложу, чтобы видеть себя, засыпая и просыпаясь, но все замерло: остается жив и здоров, сил даже как будто прибавилось, но чешуя не отваливается, как все мы ждали и как обещал лекарь.
Под настойчивым руководством Переальда он пробовал лазить по отвесным стенам. Сперва плохо, потом получалось лучше и лучше, наконец передвигался почти так же ловко, как если бы бегал по горизонтали. Прыгать тоже удавалось намного дальше, а когда, соревнуясь с Айсватером, перескочил через двух коней, не выпуская тяжелого меча и щита, то и сам ощутил, что, кроме неприятностей из-за покрытого ярко-зеленой чешуей тела, есть и некоторые преимущества.
Теперь кроме лекарей в его комнате постоянно толкутся люди из отряда охраны дворца, ощупывают, особенно завидуют Хрурт и Ульман, которые в ту ночь отдыхали.
— Мы найдем способ, — пообещал я, — все равно вернем тебе людской облик.
Хрурт возразил:
— Ваше высочество, вы же сами говорили, что человека человеком делает вовсе не внешность!.. Иные тролли совсем люди, а есть люди хуже самых распоследних троллей!.. Да пусть он таким и останется!..
А Ульман хлопнул Динальда по плечу и сказал трубным голосом, от которого затрепетало пламя сечей по всей комнате:
— Я бы не знаю что отдал, только бы стать таким же, а этот дурак еще и нос воротит от такого счастья!
Не знаю, всерьез оба или нет, но Динальд в самом деле не просто подбодрился, а начал посматривать по сторонам горделиво и с чувством вновь возродившегося достоинства.
— Перевожу тебя в старшие, — сказал я. — Ты не только двигаться начал быстрее, но ты же чувствуешь и видишь лучше! Твои друзья правы, что завидуют!
А Ульман сказал с чувством:
— Если будет вторая попытка… меня пустите вперед! Я тоже хочу.
Я спустился в нижний зал, где принял несколько делегаций от глав гильдий и цехов. Большинство с просьбами, но некоторые и с любопытными инициативами. Я довольно потирал руки, моя Хартия начинает действовать, мастеровые зашевелились, зачуяв огромные возможности, теперь начинается гонка — кто первым захватит хлебные места.
У входа послышался шум, там появился молодой парень в щеголеватой одежде и с огромной желтой лилией на плече — отличительный знак гонца.
Он прорывался в зал слишком рьяно, его пытались остановить стражи, но он прокричал громко:
— Важное сообщение! Важное сообщение!
Я сказал громко:
— Пропустите.
Гонец протолкался через придворных, преклонил колено и сказал быстро:
— Ваше высочество, к Истанвилу приближается кортеж королевы Мезины Ротильды Дрогонской!
Я буркнул недовольно:
— Так орешь, будто ураган надвигается… Что, в самом деле настоящий кортеж?
Он кивнул.
— Да. Граф Меганвэйл сумел собрать из своего обоза… все необходимое.
— Еще бы, — проворчал я, — попробовал бы не собрать, когда требует Ротильда… Хорошо, иди на кухню, поешь и отдохни!.. Альбрехт, позаботьтесь приготовить для леди Ротильды покои.
Он помялся, спросил осторожно:
— А она будет… не в ваших?
— Еще чего, — сказал я оскорбленно.
— Тогда… гм… поближе к вашим?
— Да, — сказал я, — можно. Но только в разных корпусах.
Машинально продолжая раздумывать, как встроить Ламбертинию в нашу коалицию королевств, что делает первые шажки к строительству Царства Небесного на земле, я вернулся в кабинет и расстелил тут особенную карту, что отыскал в личных запасах герцога.
Там было много карт, но эта заинтересовала особенно: огромная, где по углам, как и принято, причудливые морды с раздутыми, как у хомяков, щеками, губы в трубочку, оттуда вырывается струями ветер, одного я узнал, хоть и с трудом, по кучерявым бровям и снежным волосам: Борей, так изображают северный ветер, остальные выглядят поприличнее и потому неинтереснее.
Очертания северного материка и островов весьма примерные, за ними океан и непременная приписка «Терра инкогнита» и «Там живут драконы», однако сам материк расчерчен черными, красными, синими, коричневыми и оранжевыми линиями, я долго ломал голову, но понял назначение только черной: границы королевств, что означают другие — непонятно, хотя чувствую, что нечто важное…
А еще особенность, которую уже встречал на других древних картах: вода в реках и озерах поблескивает и отражает солнечные лучи, ночью все потемнеет, а вода станет серебристой, если, конечно, луну не закроют тучи.
А еще здесь видно, если где вспыхнул лесной пожар, обрушивается дождь с грозой или же река вышла из берегов и затопила близкие села.
Тщательно изучая карту, я распознал обозначение черных, желтых, серебряных и других пятен разной формы: это залежи руды, начиная от железной и заканчивая серебряными жилами.
Сердце мое начало взволнованно колотиться: это же сокровище! Я довольно потер ладони: сейчас разберусь с остальными обозначениями и тогда…
Дверь распахнулась, Альбрехт возник на пороге, очень чопорный и озабоченный, в глазах упрек.
Я обернулся, он поклонился и замер.
— Сэр Гуммельсберг, — сказал я раздраженно, дескать, как ты мне, так и я тебе.
— Ваше высочество, — ответил он так церемонно, что я уставился на него в ожидании некой особенной каверзы.
— Что-то нужно? — спросил я в нетерпении.
Он проговорил с таким недоумением, словно не понимает, как это я могу вот так взять и наплевать на флаг и знамя Ламбертинии:
— Ваше высочество… разве вы не собираетесь встретить королеву Ротильду? Ведь из-за нее только что отгремела такая война…
Я открыл и закрыл рот, чуть не высказал все, что думаю о подобных войнах и роли женщин в таких конфликтах, у меня ж на столе расстелена такая карта, какие тут всякие ротильды, но смирил себя и спросил кротко:
— Где она?
— Уже миновала городские врата, — сообщил он в такой тревоге и посмотрел на меня с упреком, дескать, сейчас рухнет мир, если я немедленно не выскочу навстречу. — Вообще-то нужно было бы встретить ее за пределами города…
