— Может быть, примерно так и Хейлшем сейчас выглядит. Вы не думаете?
— С какой стати он будет так выглядеть? — Голос Рут был непритворно озадаченным. — Он не может превратиться в болото только из-за того, что его закрыли.
— Не может, не может. Брякнул не подумав. Почему-то я его теперь все время себе таким представляю. Логики никакой. Честно говоря, все это здесь очень похоже на картинку у меня в голове. Кроме лодки, конечно. Я даже был бы доволен, если бы в Хейлшеме было так же.
— Забавно, — сказала Рут. — Тут мне недавно сон приснился под утро. Будто бы я наверху в классе четырнадцать. Я знаю, что Хейлшем уже закрыли, но зачем-то нахожусь в классе четырнадцать, смотрю в окно — а там снаружи все затоплено. Огромнейшее озеро. А под окнами плавает мусор — пустые пакеты из-под сока, всякое такое. Но никакого там ощущения тревоги, паники — все тихо-мирно, в точности как здесь. Я знала, что никакой опасности для меня нет — просто Хейлшем закрыли, вот и все.
— Между прочим, — сказал Томми, — в нашем центре какое-то время была Мег Б. От нас ее на север куда-то отправили на третью выемку. Понятия не имею, как она. Может, кому-нибудь из вас говорили?
Я покачала головой, а потом, не услышав ничего от Рут, обернулась к ней. В первый момент мне показалось, что она по-прежнему разглядывает лодку, но потом я увидела, что она смотрит на серебристый след дальнего самолета, медленно поднимающегося по небу. Помолчав, она сказала:
— Мне другое говорили. Мне говорили про Крисси. Что она завершила во время второй выемки.
— Я тоже слышал, — подтвердил Томми. — Видимо, так оно и есть. Я слышал в точности то же самое. Безобразие. Только на второй. Я вот проскочил — мне радоваться надо.
— Я думаю, это происходит гораздо чаще, чем нам говорят, — сказала Рут. — Вон помощница моя сидит, наверняка знает. Знает — но молчит.
— Да нет никакого тут особенного заговора молчания, — возразила я, опять повернувшись к лодке. — Иногда такое случается. Крисси очень жалко, конечно. Но это нечастое явление. Они довольно аккуратны сейчас.
— А я уверена, что это происходит куда чаще, чем они говорят, — повторила Рут. — Потому-то нас и переводят между выемками в другие места.
— Я тут как-то увидела Родни, — вспомнила я. — Вскоре после того, как Крисси завершила. Я встретила его в клинике в Северном Уэльсе. Он был ничего.
— Наверняка ведь он был в тоске из-за Крисси, — сказала Рут. Потом обратилась к Томми: — Вот видишь — они половину говорят, половину скрывают.
— Нет, убиваться он не убивался, — не согласилась я. — Опечален — да, был, конечно. Но в общем состояние ничего. Они же не встречались, наверно, года два. Он сказал, он думает, что Крисси приняла это спокойно. Кому знать, как не ему.
— Откуда он может знать? — вскинулась Рут. — Как он мог выведать, что чувствовала Крисси, чего ей хотелось? Ведь не он лежал на этом столе и цеплялся за жизнь. Так откуда ему знать?
Эта вспышка напомнила мне прежнюю Рут и заставила опять к ней повернуться. Мне показалось — хотя, может быть, это был только блеск в ее глазах, — что она смотрит на меня жестко, сурово.
— Хорошего мало, — сказал Томми. — Завершить на второй выемке. Ничего хорошего.
— Не верю, что Родни принял это как должное, — продолжала Рут. — Ты, наверно, всего несколько минут с ним говорила. Что ты за это время могла понять?
— Это так, конечно, — сказал Томми. — Но Кэт говорит, они давно расстались…
— Не имеет значения, — перебила его Рут. — В каком-то смысле это только все утяжеляет.
— Я видела массу людей в таком же положении, как Родни, — сказала я. — Свыкаются, примиряются.
— Откуда ты знаешь? — спросила Рут. — Откуда ты можешь знать? Ты пока только помощница.
— Помощникам много чего приходится видеть. Ужас как много.
— Не знает она — правда, Томми? Что это на самом деле такое.
Какое-то время мы обе смотрели на Томми, но он продолжал разглядывать лодку. Потом сказал:
— В моем центре был парень один. Страшно беспокоился, что не вытянет вторую. Говорил — нутром это чувствует. Но все прошло отлично. Ему сейчас уже сделали третью, и он в полном порядке. — Томми прикрыл ладонью глаза от солнца. — Я помощник был никакой. Даже машину водить не научился. Вот почему, наверно, меня так быстро вызвали на первую. Да, хоть они и говорят, что одно с другим не связано. В общем-то я не в претензии. Донор я неплохой, а помощник был паршивый.
Все немного помолчали. Потом Рут, теперь уже более спокойным голосом, сказала:
— Я думаю, я прилично справлялась, когда была помощницей. Но пяти лет с меня хватило. Примерно как у тебя, Томми: когда пришло время донорства, была к этому готова. Чувствовала, что так и должно быть. В конце концов, нам же положено ими становиться, правда?
Я не была уверена, что она ждет от меня ответа. Не было ощущения, что она к чему-то клонит, и вполне вероятно, она произнесла эти слова просто по привычке — ведь доноры говорят такое друг другу сплошь и рядом. Когда я снова к ним повернулась, Томми по-прежнему держал ладонь над глазами.
— Жаль, что нельзя ближе подойти к этой лодке, — сказал он. — Может, удастся выбраться сюда еще раз, когда будет суше.
— Я рада, что увидела ее, — мягко промолвила Рут. — Очень красивая. Но вообще-то хочется уже назад. Здесь ветер, прохладно.
— По крайней мере мы бросили на нее взгляд, — сказал Томми.
Идя к машине, мы беседовали куда более непринужденно, чем по дороге к лодке. Рут и Томми обсуждали условия в своих центрах — еда, полотенца и прочее, — и я все время участвовала в разговоре, потому что они то и дело спрашивали меня, что в порядке вещей, а что нет, если сравнивать с другими центрами. Походка Рут была теперь намного тверже, а когда мы подошли к забору и я приподняла перед ней проволоку, она почти не замешкалась.
Мы сели в машину — Томми опять сзади, — и вначале атмосфера в ней была превосходная. Когда я теперь вспоминаю эту часть пути, мне, может быть, и чудится намек на что-то невысказанное, но вполне допускаю, что на мое нынешнее восприятие влияет случившееся чуть позже.
Началось примерно так же, как в тот раз. Мы выехали обратно на длинную, почти пустую дорогу, и Рут сделала какое-то замечание о рекламном щите, который мы проезжали. Что на нем было, я сейчас даже и не помню — в общем, одно из этих огромных рекламных полотнищ на обочинах шоссе. Рут обратилась почти что сама к себе, явно не имея в виду ничего особенного. Сказала примерно вот что:
— Боже мой, ну что это такое. Могли бы хоть попытаться изобразить что-нибудь новенькое.
Но Томми возразил ей с заднего сиденья:
— А мне лично нравится. Это и в газетах было. Что-то, по-моему, в этом есть.
Может быть, я захотела вернуть возникшее было между мной и Томми ощущение близости: ведь, хотя вылазка к лодке была сама по себе очень хороша, я начинала чувствовать, что, помимо наших первых объятий и того эпизода в машине, нас с Томми мало что сегодня по-настоящему связывает. И как-то так получилось, что я сказала:
