— Ты не должна так говорить, — спокойней повторила я. — Он очень к тебе привязан и станет для тебя как бы новым отцом. Все отлично уладится, обещаю тебе.
Девочка молчала. Я снова вздохнула:
— Во всяком случае, если тебе там не понравится, мы всегда можем вернуться.
На этот раз девочка взглянула на меня вопросительно.
— Да, обещаю тебе, — продолжала я, — если тебе там не понравится, мы сразу же вернемся. Но нам надо попробовать и посмотреть, вдруг нам там понравится. Уверена, что да.
Девочка пристально смотрела на меня.
— Зачем вы это держите?
— Это? Это зацепилось за мою сандалию, вот и все.
— Зачем вы это держите?
— Я тебе уже сказала. Зацепилось за ногу. Что с тобой такое? — Я усмехнулась. — Что это ты на меня так смотришь? Я тебя не укушу.
Не сводя с меня глаз, девочка медленно выпрямилась.
— Что с тобой такое? — повторила я.
Девочка побежала от меня, стуча ногами по деревянным планкам. В конце мостика она остановилась и окинула меня подозрительным взглядом. Я улыбнулась и подняла фонарь вверх. Девочка побежала дальше.
Над водой прорезался полумесяц, и я еще какое-то время постояла на мостике, глядя на него. На минуту мне в полумраке почудилось, будто я вижу, как Марико бежит по берегу в сторону дома.
Глава одиннадцатая
Поначалу у меня не было никаких сомнений, что кто-то прошел мимо моей постели и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Только окончательно придя в себя, я поняла, насколько фантастичным было это предположение.
Я лежала в постели, прислушиваясь к шорохам. Ясно, что из соседней комнаты я слышала Ники: она с первого дня приезда жаловалась на плохой сон. Или же это мне только почудилось: я опять по привычке проснулась слишком рано.
За окном слышался щебет птиц, но в комнате было еще темно. Через несколько минут я встала и нашла свой халат. За дверью тоже едва светлело. Ступив на лестничную площадку, я почти инстинктивно бросила взгляд в дальний конец коридора, на дверь Кэйко.
На миг мне совершенно отчетливо почудился тихий шорох, донесшийся из ее комнаты, ясно различимый на фоне птичьего пения. Я постояла, прислушиваясь, потом шагнула к двери. Снова что-то зашумело, и я догадалась, что это из кухни внизу. Я еще немного подождала на площадке, затем спустилась по лестнице.
Выходившая из кухни Ники при виде меня вздрогнула:
— Ох, мама, как ты меня испугала.
В полусумраке прихожей смутно вырисовывалась ее тонкая фигура в светлом халате: обеими руками она держала чашку.
— Извини, Ники. Я подумала — вдруг это не ты, а ночной грабитель.
Дочь шумно перевела дыхание, она все еще не успокоилась.
— Плохо спала. Решила сварить себе кофе.
— Который теперь час?
— Наверно, около пяти.
Ники прошла в гостиную, оставив меня у основания лестницы. Прежде чем к ней присоединиться, я направилась в кухню за чашкой кофе. В гостиной Ники раздернула шторы и уселась верхом на стул с жесткой спинкой, рассеянно глядя в сад. Из окна на ее лицо падал сероватый свет.
— Дождь снова пойдет, как ты думаешь? — спросила я.
Ники, не отводя глаз от окна, пожала плечами. Я села возле камина и стала за ней наблюдать.
— Плохо спится. Постоянно снятся дурные сны.
— Ники, это меня беспокоит. В твоем возрасте проблем со сном быть не должно.
Ники не ответила и продолжала смотреть в сад.
— А что за дурные сны тебе снятся?
— Да так, дурные — и все.
— О чем, Ники?
— Просто дурные сны, — бросила она с неожиданным раздражением. — Какая разница о чем?
Мы помолчали.
— Я думаю, папа должен был бы о ней побольше заботиться, разве нет? — произнесла Ники, не оборачиваясь. — Он ее почти не замечал. Это было несправедливо.
Я выждала, не добавит ли она еще что-то, потом сказала:
— Что ж, это вполне понятно. Ведь он не был ей настоящим отцом.
— Но все равно это было несправедливо.
За окнами, как я заметила, уже почти рассвело. Где-то у самого окна распевала одинокая птичка.
— Твой отец бывал временами идеалистом. Знаешь, тогда он действительно верил, что здесь мы сможем устроить ей счастливую жизнь.
Ники пожала плечами. Я, глядя на нее, продолжила:
— Но, видишь ли, Ники, я всегда это знала. Я знала заранее, что здесь она не будет счастлива. Но все-таки решила ее сюда привезти.
Мои слова, кажется, заставили дочь призадуматься.
— Не говори глупости, — обернулась она ко мне, — откуда ты могла знать? Ты сделала для нее все, что могла. Тебя винить следует меньше всего.
Я не отозвалась. Лицо Ники без косметики выглядело совсем юным.
— Так или иначе, — сказала она, — иногда приходится брать риск на себя. Ты поступила совершенно правильно. Но нельзя смотреть на то, как жизнь тратится попусту.
Я отставила чашку кофе в сторону и устремила взгляд мимо Ники, в сад. Признаков дождя не было видно, и небо казалось яснее, чем в предыдущие утра.
— Было бы ужасно глупо, — продолжала Ники, — если бы ты пустила все на самотек и просто осталась там, где была. Ты, по крайней мере, сделала усилие.
— Пусть будет по-твоему. Давай больше не будем это обсуждать.
— Глупо, когда люди тратят свои жизни попусту.
— Давай больше не будем это обсуждать, — повторила я тверже. — Нет смысла перебирать все это заново.
Дочь снова отвернулась. Мы еще немного поговорили, потом я поднялась с места и подошла поближе к окну.
— Сегодня утро гораздо, лучше, — сказала я. — Может, и солнце покажется. Если да, Ники, то давай прогуляемся. Это принесет нам большую пользу.
— Наверное, — пробормотала она.
Когда я выходила из гостиной, дочь все еще сидела на стуле верхом, подперев рукой подбородок, и рассеянно глядела в сад.
Когда зазвонил телефон, мы с Ники в кухне доканчивали завтрак. В последние дни ей звонили так часто, что пойти и взять трубку первой должна была, естественно, она. Пока Ники отсутствовала, ее кофе остыл.
— Снова твои друзья? — спросила я.
Ники кивнула и пошла включить чайник.
— Знаешь, мама, — сказала она, — мне придется уехать сегодня. Это ничего?
Одну руку она держала на ручке чайника, другую положила себе на бедро.
— Конечно, ничего. Как хорошо, Ники, было побыть с тобой.
