— Мне что, на? Рапорт на увольнение писать?
— Пишите.
Бывших военных и ментов он брал в свой аппарат не только за их послушность, исполнительность и готовность служить за деньги в любом виде; их определенная тупость и житейско-приземленные потребности были гарантией верности, незаангажированности и непринадлежности к масонству.
Итак, юродивый пропал из поля зрения сам, оставалось убрать людей из Холомниц, но, кажется, ситуация полностью выходила из-под контроля. Посланный на зачистку доверенный человек позвонил сам и передал заявление княгини. Она требовала невозможного — Космача, человека, который сначала поднял Палеологова на недостижимую высоту, а потом уронил, будто специально получив рекомендательное письмо у Барвина.
Сначала Палеологов жалел, что не отдал команды устранить его, проявил некое благородство и оставил Космачу унизительную жизнь. Однако после звонка из Холомниц все перевернулось, спасать княжну надо было любой ценой, наступая на собственные чувства. Это непривычное состояние сиротства делало с ним вещи невообразимые. Он спохватился и без звонка, наобум, поехал в офис к Матрешнику на улицу Правды, где тот арендовал помещение.
Работорговец оказался на месте и встретил по-свойски добродушно, однако это ничего не значило, не только внешними, но и внутренними качествами он сильно напоминал матрешку, поскольку был так же многолик и всегда прятал в себе свое истинное состояние.
— Я к тебе недавно привозил человека, — напомнил Палеологов. — Надо бы встретиться с ним и переговорить.
— О чем может говорить преуспевающий бизнесмен и аристократ с гнусным рабом? — засмеялся Матрешник, хотя одна из его сутей встала в стойку.
Палеологов отмахнулся и даже зевнуть попробовал.
— Надо выяснить кое-что…
— Богомаз, ты, как всегда, опоздал. Два дня назад человек под номером 2219 выправил паспорт, туристическую визу и улетел в Эквадор. Ты же сам просил, чтоб подальше.
— Можешь его вернуть?
— Сделка состоялась, а Марадона назад не ходит.
— Я бабки заплачу. Хоть тебе, хоть Марадоне.
— Что бабки? Мне за него сто штук баксов выкупа давали — не пошел, — продолжал мудрить Матрешник. — Мы с тобой условились, договор дороже денег.
— Кто выкуп предлагал? — осторожно спросил Палеологов.
— Не знаю. Все шло через посредников, как обычно…
— А кто посредники? Не из Петербурга?
— Ты требуешь невозможного! Коммерческая тайна, Богомаз.
— Сколько за нее хочешь?
— За тайну только десять процентов от цены вопроса.
— Годится.
— Курганские приезжали.
Палеологов непроизвольно и облегченно вздохнул, что не ускользнуло от внимания Матрешника.
— А что ты так за него вдруг заволновался?
Ощущение сиротства толкало на неожиданности, непонятно почему, Палеологова вдруг потянуло на откровенность. И было бы перед кем!
— Понимаешь, я сделал подлость, не могу себе простить. Благодаря этому человеку я поднялся. Ну и вообще… Между нами встала женщина, все из-за этого. Мне сейчас хоть головой в петлю. Я должен перед ним покаяться, понимаешь?
Матрешник смотрел на него как на сумасшедшего, но выказывал свою иную суть.
— Дело серьезное. Не знаю, чем и помочь. Я все понимаю: когда мучает совесть, ничто не в радость. Ты же знаешь Марадону. Сволочь еще та, выкрал технологию производства папаина и стал монополистом. Только почувствует, посягают на его собственность, из принципа человека не отдаст, быстрее оставит зверям на съеденье.
— Что можно сделать? Конкретно? Нельзя медлить! Ты можешь выйти на Марадону? И вернуть человека назад?
— В принципе, могу… Но это будет стоить денег. Ты же знаешь, потребует заплатить неустойку. Он же забыл, как начинали на Арбате…
— Денег дам, называй сумму.
— Я отдал за сто штук. Неустойка обычно в пятикратном размере…
— Что же так дорого продал? Сейчас столько стоит человек?
— Смотря какой… Ты же не станешь торговаться с Марадоной? Это бесполезно, особенно в твоем положении.
Он продолжал глядеть как на психа, а сам был под личиной участливого благодетеля. Палеологов все это видел, но сейчас ему казалось, что цель оправдает любые средства.
— Тебе как лучше, по безналичке?
— Пойми, Богомаз, это не мне надо денег. Это Марадона потребует!
— Все равно ты посредник, я буду иметь дело с тобой.
— Он потребует наличкой.
— Сегодня привезу. Звони своему клиенту.
От Матрешника Палеологов поехал в дворянское собрание, чтобы послать финансиста в банк и выгрести наличность, какая была в золотоскупках. Навстречу ему выбежал барон Гален с трясущимися руками: оказывается, пока он переживал смерть мэтра и ездил его хоронить, на все счета и собственность Собрания решением арбитражного суда наложили арест…
Палеологов даже не стал разбираться, за какие долги и неоплаченные кредиты его пытаются сделать банкротом, достаточно было того, что следы вели в родной город на Неве.
Он тут же позвонил Балдину и попросил сделать четыре срочных визы в Эквадор.
— Ты что, решил там отдохнуть? — изумился тот. — Это же экватор, вечная жара, сырость, лихорадка и гепатит!
— Еду работать, — соврал Палеологов не посвященному в тонкости дела Балдину. — Добывать папаин.
— А это что такое?
— Фуфло какое-то, в колбасу добавляют, — словами Матрешника сказал Палеологов. — Бесценный продукт.
Высокопоставленному чиновнику было все равно где и что добывать. /
— Моя доля десять процентов. Согласись, это по-божески.
— Могу дать и больше, — пообещал Палеологов. — Если визы и билеты будут сегодня.
Когда все было готово, предводитель обошел свои владения и остановился у каменного сарая, где стоял белый конь.
— Моя лошадь тоже арестована? — спросил он Галена.
После самоубийства мэтра барона словно подменили, бывший невозмутимый дипломат вдруг стал тороплив и многословен.
— Судебный пристав ходил тут лично. Описал все, даже деревья в парке сосчитал…
Палеологов вошел в денник, обнял свой талисман за шею, постоял так, стиснув зубы, после чего взял у телохранителя пистолет и выстрелил в настороженное конское ухо.
* * *
К побегу было все готово: за три бессонных ночи Космач изучил распорядок работы надзирателей, журналист-доброволец заготовил два куска тонкой, но жесткой арматуры вместо заточек — для того чтобы спуститься вниз без лестницы, присмотрели длинную неприколоченную половицу на балконе. Уходить решили утром, за два часа до подъема, когда у невольников самый крепкий сон, а копы, шастающие по цеху, забираются в свою караулку и откровенно спят там до побудки поваров и выдачи им продуктов на завтрак. Кроме дубинок у надзирателей было одно помповое ружье и размотанный пожарный рукав с брандспойтом. Ночь побега выбрали не случайно, дежурных было всего трое и среди них «богатый», который приезжал на старом «москвиче», загонял его в цех и до утра занимался ремонтом — остальные тогда больше сидели в караулке.
