— Хорошо. — Он выдернул письмо из старческой руки. — Но этого слишком мало. Я могу взять это, если действительно почувствую жажду искупления. И на самом деле увижу не жест, а деяние.
— Скажите, что я должен сделать! И я сделаю! Космач встал, физически ощущая момент истины.
— Есть единственная возможность искупления… Ликвидировать ЦИДИК. Упразднить его как институт. И это вы можете сделать по собственной доброй воле, своими руками.
Старик не готов был к такому обороту, вдавил в подушку голову и прикрыл веки, будто в ожидании удара. Космач наконец-то снял шубу, бросил в угол и придвинулся к умирающему.
— Уничтожить его как центр цензуры, подавляющий всякое проявление новой научной мысли, — продиктовал и тем самым подтолкнул он. — Как последнего сталинского монстра, до сих пор пожирающего все: русскую историю, развитие науки, человеческие судьбы. Вы породили ЦИДИК, вы и убейте его. Возможно, после этого и найдете покой.
Академик открыл глаза, голос вдруг потерял скрипучесть.
— Десятым буду в последний раз… Подайте мне бумагу и ручку…
— У вас есть секретарь.
— Да… Позовите ее.
Космач приоткрыл дверь: Лидия Игнатьевна мгновенно стала в стойку, на подогнутых ногах к ней устремилась аспирантка, из-за их плеч выглядывал Палеологов — улыбался и покусывал губу.
Врач приподнялся на кушетке, разодрал глаза.
— Живой, живой, — прогудел Космач, глядя на прилизанную аспирантку. — Сходи-ка, девица, на улицу да покличь тех извергов, что в телевизор кино снимают.
— Зачем? — изумилась и перепугалась секретарша. — Академик просил, ни в коем случае…
— А теперь зовет к себе! Давай, живо!..
Аспирантка убежала, Лидия Игнатьевна осторожно ступила через порог, и Палеологов двинулся было к двери.
— Ну что, изгнал бесов?
— Ты там-от постой! — остановил его Космач. — Покарауль, чтоб никто без спросу не лез. Тебя потом позовет, сказал.
Тот бы пошел в наглую — разоблачительная улыбка играла на губах, и слова соответствующие были заготовлены, но в этот миг в зал вбежали мобильные, хваткие телевизионщики, кинулись к двери кабинета, и Палеологов отступил, не тот момент был, людно и шумно. Или не хотел мелькать на экране в компании умирающего академика?
Камера уже работала, ассистент оператора мгновенно сориентировался, нашел розетку и включил яркий фонарь. А секретарша стояла на цыпочках, взгляд тянулся к постели умирающего.
Цидик приподнял руку, шевельнул пальцами, Лидия Игнатьевна понимала все его знаки, взяла подставку с бумагой и авторучку.
— Запишите последнюю мою волю, — оставаясь неподвижным и глядя в никуда, заговорил академик. — Хочу, чтобы исполнили ее точно и в полной мере…
Он пересказывал то, что услышал от Космача, дополняя лишь своим «я», но звучало все это как выношенное и выстраданное.
Он всегда умел чужое делать своим…
Можно было уходить по-английски, не прощаясь, — не было желания еще раз подходить к постели Цидика и, ко всему прочему, невыносимо клонило в сон. Шел четвертый час утра, а рейс в половине восьмого…
Но в зале торчал Палеологов, от которого так просто не отделаешься…
Космач поднял шубу, направился к двери — аспирантка отреагировала мгновенно.
— Вы уходите?
— Мне пора… Хочу на воздух, иначе усну.
Она сделала движение, словно хотела заслонить выход.
— Там сидит этот… подлый молодой человек. Он узнал, кто вы на самом деле. Все куда-то звонил… От него можно ожидать чего угодно.
— Отвлеките его как-нибудь.
— Здесь черный ход. — Она указала на книжные шкафы. — Я провожу. Прямо у подъезда дежурит наша машина. Отвезут в аэропорт.
— Я вам обязан…
— Постойте! Я же не приняла у вас билеты!
— Какие билеты?
— На самолет! У вас сохранился билет до Москвы? Космач достал оба, аспирантка торопливо вынула из сумочки ведомость, посмотрела билеты и что-то вписала.
— Вот здесь распишитесь, пожалуйста.
— А что это?..
— Командировочные расходы. — Она отсчитывала деньги.
Все это происходило хоть и не у постели умирающего, но в одном помещении и было совсем неуместно.
— Мне не нравится, — пробурчал Космач. — Не надо денег.
— Но вас же вызвали? — Аспирантка округлила глаза. — Дорога оплачивается на сто процентов. Академия наук отпустила специальные средства.
— Вы понимаете, что это плохо? Не по-людски? Она страдальчески поморщилась, будто расплакаться хотела.
— Юрий Николаевич, но мне-то что делать? Лидия Игнатьевна обязала… Куда я дену эти деньги? Вы представляете, что мне будет, если не оплачу?..
— Ладно. — Космач расписался. — Раз так заведено у вас… Выведите меня отсюда.
— А вот сюда, за мной!
Аспирантка легко откатила в сторону тяжелый книжный стеллаж, отомкнула железную дверь и пропустила Космача вперед. Чистенькая ухоженная лестница, белые плафоны освещения — ни грязи тебе, ни тенет, как обычно бывает в черных ходах. Между этажей на раскладном стульчике сидел какой-то человек с фанерным чемоданчиком на коленях, руки испачканы чем-то белым, лицо непроницаемое, помертвевшее, будто гипсовая маска.
— Что вы скажете мне, уважаемая? — приподнялся он. — А то я уже задремал…
— Слушайте, как вам не стыдно? — вдруг зашипела аспирантка. — Академик еще жив, а вы!..
— Ничего не поделаешь, — вздохнул тот. — Такая уж профессия… Когда вернетесь, принесите мне воды, пожалуйста. Очень пить хочется.
Его просящий голос остался без ответа. Спустились на два пролета вниз, аспирантка стала отпирать еще одну дверь.
— Кто это? — шепотом спросил Космач.
— Скульптор. — Недовольно отмахнулась. — Пришел снять посмертную маску… Сидит и ждет смерти — какой кошмар!
Она с трудом открыла замок, но прежде чем отворить дверь, склонилась к уху и зашептала:
— Запомните, машина стоит сразу у подъезда, черная «волга», на номере флажок.
— Я все понял…
— Не перепутайте. Счастливого пути, Юрий Николаевич.
— Прощайте…
— Наверное, мы еще встретимся.
Тогда на эту фразу он внимания не обратил, подумал, сказано так, для порядка и вежливости…
Космач оказался в другом подъезде, грязном и закопченном, словно после пожара. Он вышел на улицу сквозь раздолбанную дверь и понял, что находится во дворе, а парадное Цидика выходило на Кутузовский проспект — все продумано! Палеологов наверняка не знает о черном ходе, и если даже узнает в последний момент, никак не успеет обогнуть длинный, мрачный дом…
