— Так вы хотите подарить ее библиотеке? — спросил директор.
— Я хотела спросить, не ваша ли она, — неожиданно растерялась Вера Георгиевна. — Мне сказали, что библиотека макулатуру сдавала, и эта книга…
— Да, макулатуру сдавали, — подтвердил директор. — Но это же не макулатура… У нас таких книг не было, я помню совершенно точно.
Он глянул на титульный лист, затем на семнадцатую страницу.
— А чья же она тогда?
— Не знаю, — сказал директор. — Вот и штампов наших нет… Так вы ее дарите?
— Возьмите, — согласилась Вера Георгиевна, хотя ей было жаль расставаться с пергаментом.
— Спасибо вам большое! — горячо поблагодарил директор. — Мы достроим витрину и поместим книгу на самое видное место, как образец древней письменности.
— Это пергамент, — благоговейно сказала Вера Георгиевна. — Вы уж берегите.
— Ну, разумеется! — улыбнулся директор. — Вы не волнуйтесь. Мы сейчас внедряем прогрессивную форму работы, обновляем фонды. Ваш подарок очень кстати!
Он спрятал книгу в стол и снова взялся за рубанок, Вера Георгиевна вышла из кабинета и остановилась в нерешительности. Казалось, все хорошо, все правильно, но ощущение беспокойства не проходило. «Неужто приемщик что напутал, — подумала она, направляясь по узкому коридорчику к выходу. — Кто же тогда эту книгу сдал?..» Она нащупала в кошелке твердые деревянные корки и ахнула: надо было и их отдать! Ей-то они зачем? Вера Георгиевна повернула назад, но угодила в тупик. Нигде, ни на одной двери таблички «Директор» не было. Она спустилась по короткой лестнице в несколько ступенек, повернула куда-то вправо и снова оказалась в тупике. «Господи! — испугалась она. — Заблудилась… Что же это такое?» Дверей было много, но все заперты, а людей вообще не видно… Вера Георгиевна несколько раз возвращалась к ступенькам, переходила из коридора в коридор — теперь бы уж хоть выход найти из этого лабиринта. Потом она услышала музыку — играли на пианино, и, как на маяк, пошла на звук торопливыми старушечьими шагами. В маленькой комнате девочка Надиного возраста разучивала гаммы. На оконной ручке висело два воздушных шара — красный и зеленый.
— Девочка, я куда попала? — спросила Вера Георгиевна.
— Это музыкальная школа, — сказала девочка. — А вам куда нужно?
— Я в библиотеке была…
— Так это в другом крыле, — объяснила девочка. — Вы лучше выйдите на улицу и зайдите с черного хода. У нас тут все плутают.
Вера Георгиевна нашла подсказанный девочкой выход и с радостью очутилась на улице.
Заходить второй раз в библиотеку она не стала, потому что вдруг вспомнила, а вернее, сообразила, что если в мусорном ящике оказались корки от книг, то, значит, где-то в макулатуре на приемном пункте есть и сами книги. Ведь приемщик сказал: привозили целый самосвал! Господи, неужели целый самосвал старинных книг? Что же — все слепые, не видели, что сдают? Или не понимают в этих книгах ничего?.. Да нет, вроде понимают! Откуда же тогда они взялись?
Запутавшись окончательно, Вера Георгиевна заспешила на базар, обходя грязь и лужи, — калоши ее остались в библиотеке. По дороге она встречала детей с воздушными шарами и свистульками, изредка ее обгоняли с тюками тряпья и авоськами с бумагой. Какой-то старичок катил тележку, доверху нагруженную костями. Ей уже казалось, что весь город, побросав свои дела, взялся собирать и сдавать вторсырье в обмен на шары и свистульки. Старьевщик появлялся в городе не первый раз, и раньше как-то в глаза не бросалось столь сильное увлечение горожан воздушными и свистящими диковинами.
Возле сарая, запрокинув голову и прикрыв глаза, мальчишка с упоением высвистывал соловьиные трели.
Вера Георгиевна протиснулась к весам и сразу поняла, что попала не ко времени: у прилавка ругались.
— Я по-хорошему говорю — отдай мою шубу! — в исступлении кричала женщина и подталкивала к весам мальчика. — Ребенок несмышленый, принес тебе, а ты и рад! Схватил! Отдай шубу!
— Шуба не примам, — посверкивая глазами, парировал старьевщик. — Тряпка примам, бумага, кости, а шуба — нет. Иди, иди!
— Господи, люди добрые! — заголосила женщина. — Помогите взять шубу! Мальчик ему принес…
«Люди добрые» — мальчишки и девчонки, стоя в очереди, сжимали в руках узелки и сумки с макулатурой, виновато отворачивались. Женщина не отставала, хуже того, пригрозила немедленно пригласить милиционера, понятых, сделать обыск и шубу взять. Старьевщик не выдержал, сунулся под прилавок и выбросил оттуда изрядно поношенный, вытертый до блеска полушубок.
— Возьми барахло! — крикнул он. — Такой шуба сортир не оденешь!
— Да? Не оденешь? — злорадствуя, спросила женщина. — Одел бы, барахольщик несчастный! Еще как бы одел… Вота! — И она, как фокусница, неожиданно выхватила из кармана полушубка тугую связку денег, подняла над головой. — Видал? Больше не увидишь! — победно сказала она и швырнула полушубок старьевщику. — Носи! Хоть в сортир, хоть на люди!
Старьевщика перекосило. Он визгливо что-то прокричал, а женщина, удерживая своего мальчика-несмышленыша за руку, гордо вышла из сарая. Дети молча проводили ее взглядами и стали дожидаться своей очереди на шары и свистульки. А мужчины, что прессовали бумагу в глубине сарая, бросили работу и, усевшись на кучу тряпья, стали совещаться. Скоро они, поднимая пыль, начали перетряхивать утиль и обшаривать карманы старых пальто, пиджаков и брюк.
Выждав момент, когда старьевщик немного успокоился, Вера Георгиевна поманила его к себе и зашептала:
— Миленький, пусти за прилавок книги посмотреть, а? Только гляну — и назад!
— Какой книга? — возмутился приемщик. — Ходят, берут туда-сюда! Тоже деньги забыл?
— Да нет там денег, нет! — горячо заговорила Вера Георгиевна. — Я гляну, может, что почитать возьму! А за это заплачу! Ты не бойся, миленький!
Он недоверчиво оглядел старушку и вдруг тяжело вздохнул:
— Ой, работа плохо-ой! Ой-ой-ой! Бросать нада.
— Тяжелая у тебя работа, миленький, — подхватила Вера Георгиевна. — Вредная.
— Люди думают, Ахмедыч вор, барахло собирает, — жаловался старьевщик. — А у меня самый вредный работа, что бросать нада — ко мне несут. Грязь, пыль — бр-р…
— Уж и не говори, — вздохнула она. — Ну, пусти, а?
— Иди, — бросил старьевщик, давая дорогу. — Кому денег нада, кому почитать нада… Ахмедыч один на весь город… Ой-ой-ой…
Вера Георгиевна приблизилась к груде макулатуры и, нагнувшись, стала перебирать бумагу. В основном это были потрепанные школьные учебники (многократно мелькала «Родная речь» — родной ее учебник, по которому она преподавала в школе вот уже сорок лет), подшивки газет, амбарные книги и папки бухгалтерского учета. Реже попадала художественная литература. Взгляд вылавливал отдельные строки, имена и фамилии, и она, будто разгадывая кроссворд, старалась вспомнить, откуда это и кто автор. Чаще всего попадались книги самых популярных авторов, классика. Гора книг оплывала, словно речной песок, но пока ничего не попадалось. Мужики, что выворачивали карманы у тряпья, скоро бросили это занятие и опять приступили к макулатуре.
