— Знаете, мне кажется… — с испугом в голосе начала Таня. — «Слово» — великое произведение, но… Какое-то одинокое! Понимаете?! Такое одинокое!.. Мне кажется, автор его был человеком удивительным и тоже… одиноким! Я представляю то время и вижу его… Кругом народ, волнение какое-то, страсти, а он сидит и поет… Гусли на коленях, белая борода… И голос среди шума сильный и одинокий. Я сама пробовала петь его, речитативом, — не получается… Силы не хватает… Но почему «Слово» такое одинокое? Почему нет больше ни одного другого? Почему не сохранилось?
— Нам нужно радоваться, что хоть «Слово» к нам дошло, — проговорил Гудошников. — А и его могло не быть… Ты хорошо заметила: автор — одинокий человек… Я почему-то никогда так не думал, а сейчас и поверить готов… Хочешь, я тебе скажу, почему «Слово» одиноко?..
— Хочу, конечно! — оживилась Таня. — Сама я ответить не могу, я запутываюсь, понимаете? А спросить не у кого…
— Нет-нет, автор не одинокий человек был. Их много тогда на Руси было, таких певцов-поэтов… Это нам сейчас кажется — одинокий. Но то, что я скажу тебе, ты нигде больше не услышишь и не прочитаешь. — Гудошников насыпал в заварник смесь трав, залил кипятком. — Если хочешь знать, это антинаучная точка зрения… Так считается… Пока считается… Или как там еще говорят — псевдонаучная…
— Говорите же, говорите! Я все пойму!
— Сколько тебе лет? — вдруг спросил Гудошников.
— Мне?.. Двадцать один…
— Рано тебе браться за «Слово», — отрубил он. — Перегоришь скоро, молодость… Для «Слова» сила нужна. Вот ты пробовала, говоришь, петь, а не получается, силы не хватает… В этом вся и соль. Надорвешься, надсадишься… Вокруг «Слова» столько страстей было и еще будет… Угодишь в эту мельницу, и смолотят тебя в муку. Да еще по ветру развеют… Мой тебе совет: не пиши статей и диссертаций по «Слову». Никогда. Думай, храни в душе, но не пиши… А то уж столько написано…
— Но вы скажете! — взмолилась Таня. — Я и не собираюсь писать!
Он глянул на нее в упор, закусил губу: совсем еще девочка, коса, чистый пробор, длинная, как у подростка, шея…
— Что ты еще читала, кроме «Слова»?
— А все! Все, что переведено и опубликовано, — с готовностью сказала она. — Я специально читала, сравнивала… «Задонщина», «Слово о погибели земли Русской», жития, летописи…
— Это хорошо, — похвалил Гудошников. — Хорошо, что сравнивала… Я в молодости тоже начал сравнивать и написал статью. А ее не опубликовали… Ты заметила, что старые песнотворцы Боян и Ходына упоминаются только в «Слове»?
— Заметила, да…
— А помнишь, как начинается «Слово»?
— «Не пристало ли нам, братья, начать старыми словесами печальные повести о походе Игоревом…»
— Стой! Хватит! — Гудошников пристукнул кулаком. — Старыми словесами… Старыми! Если автор предлагает начать повесть старыми словесами, значит, были и новые, так?
— Да, по логике так.
— Ну вот, отсюда и надо плясать, от этой печки… В то время еще существовала литературная традиция, эти старые словеса. И манера своя была, и стиль, и образы… Автор «Слова» был продолжателем этих традиций, приверженцем их. Потому он и Бояна вспоминает с первых строк и о старых словесах упоминает. Он был не одинок, он только отъединил свое произведение от других, сам, умышленно. И будто бы вызов бросил новым словесам. Он отделил «Слово» в самом его начале, чтобы не путали его с новой традицией… Потому оно до сих пор и выделяется среди всех остальных! Потому мы сейчас и удивляемся и не можем его в один ряд со всеми поставить. А его и не нужно ставить. — Гудошников, забыв о чае, достал из мешочка траву и стал мять ее в руках. Пестрая труха медленно осыпалась на пол. — «Слово» — оно как последний солнечный луч перед закатом: посветило и ушло за горизонт. Его нужно рассматривать отдельно, и слышать надо отзвук дохристианской литературы! Это же целая эпоха! Эпоха!.. А мы от чего меряем древнерусскую литературу? А иногда и культуру вообще? Да от христианства же! — Он рассыпал остатки трав, отряхнул руки. — Давай чай пить!
Несколько минут они сидели молча, занятые чаем. Сердито посапывал чайник на плитке, пахло полем, покосом.
— Ты заметила: в «Слове» о Боге и не поминается. Что есть в конце, так это уже более поздняя доработка, приписка… Ум и чувства автора «Слова» еще не были засорены христианской культурой. Он от нее умышленно отгораживался. Потому мы сейчас и восхищаемся!.. Нам радоваться надо, что «Слово» дошло до нас почти без христианской редакции. А вот «Повести временных лет» не повезло: ее, пожалуй, сорок раз редактировали… Боян-то — кто? Язычник, внук Велеса… — Гудошников перевел дух, взглянул на собеседницу: —�Ну, что молчишь?
— Я слушаю, — прошептала Таня. — Нам на лекциях говорили, что христианство послужило толчком к развитию литературы на Руси… И письменности…
— Я с этим согласен: послужило… Но мы привыкли учитывать лишь то, что послужило, а что взято и уничтожено — никто не считал и не считает. Христианство увело развитие древнерусской литературы по другому руслу, по тому, которое было выгодно религии. И неслучайно много литературных памятников эпохи христианства сохранилось. Вера-то книжная, книги береглись. И наоборот, еретические сочинения уничтожались. Народ слишком вольный был, непокорный. Почему нас «Слово» притягивает, завораживает? А человек в «Слове» — вольный! Сильный там человек, красивый! Он как горностай, как сокол под облаками! Он там с природой говорит как с ровней. И голос у человека сильный! «Девицы поют на Дунае — вьются голоса через море до Киева!» А христианству надо было этого человека в церковь загнать, в теснину, на колени его перед Богом поставить, с червем земным сравнять, адом напугать… Помните «Житие Александра Невского»? Это был русский человек, но каким же его христианство показало?.. Каким ему нужно было, таким и показало. А как бы воспел его Боян, соловей старого времени? «…скача по мысленному древу, летая умом под облаками, свивая славу обоих половин этого времени, рыща по тропе Трояна через поля на горы…» — Он помолчал, одним глотком допил чай и со стуком поставил стакан. Таня вздрогнула. — Но — увы! — «Слово» одиноко! И о Невском уже некому было сказать старыми словесами…
Он круто развернулся и похромал в кабинет.
— Я не совсем вас поняла, — проронила Таня, ступая следом. — Но я потом все обдумаю и…
— А все и не надо понимать, — на ходу бросил Никита Евсеевич, — сначала надо больше чувствовать… Понятие потом само придет. Я и говорю тебе: рано за «Слово» браться. Ты думай о нем и молчи. Как только созреешь, от ветки отпадешь — тогда говорить начинай.
— А как же с уроком? Я же хотела провести урок…
— И проводи! — Гудошников обернулся. — Как задумала, так и делай.
— Я им хотела показать…
— Показать? А почему бы и не показать? Обязательно показать! — Он взял ключи из ящика стола и решительно направился к двери хранилища. — И не только показать — дать пощупать. Как говорят: русский глазам не верит… — Он отомкнул замки, распахнул дверь. — Проходи сюда!
