Книга Волчья хватка, страница 60. Автор книги Сергей Алексеев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Волчья хватка»

Cтраница 60

И только чёрная громоздкая машина по-прежнему не отозвалась никаким звуком, зато дверца чуть приоткрылась, и оттуда высунулся характерно воняющий ружейный ствол. Сверкнуло совсем рядом, и вслед за тихим хлопком мягко чмокнула земля, принимая пулю. Зверёныш на мгновение вжался в траву, и тут от.костра, стреляя на ходу, побежали люди, и этот, бывший на стоянке, тоже палил куда-то в лес. Однако ствол.из-под носа волчонка убрался и дверца чёрной машины захлопнулась.

Вообще-то от треска выстрелов ничего опасного не было, поскольку людьми владел страх и желтовато-сиреневое излучение — признак сильнейшего волнения, нёсся над ними, как туча. И все-таки он уполз со стоянки в траву и там побежал неторопкой рысцой к «шайбе», а люди запустили моторы и погнали машины через цветочные клумбы к кромке берега, чтобы все время были рядом. На стоянке остались лишь одна небольшая, скулящая и несчастная, и та, огромная, молчаливая, тихо стреляющая, где прятались люди непривычного, странного поведения.

Ночь ещё только начиналась, а забава уже закончилась, и волчонок заскучал и тем же путём вернулся в «шайбу». Побродив по «шайбе», насыщенной запахами порченого мяса и духом чужой добычи, он почувствовал голод и беспокойство от яркого света. Слепые люди освещали пространство в тёмное время и от этого слепли ещё больше, поскольку в глазах происходили необратимые процессы, а зрение, как и чутьё, следовало постоянно развивать и совершенствовать только трудом. Он определил источник света — лампочку, покружился, задрав морду вверх, угрожающе порычал и сразу понял, что это никак не действует. Потом попробовал достать сияющий шарик в прыжке с места, и хотя взлетел чуть ли не на метр, однако зубы чакнули по воздуху. И с разбега получалось то же самое — не хватало совсем немного, двух-трех пядей, уже и свет был так близко, что слепил и обжигал морду.

Он взвыл от бессилия, заурчал, заскрёб бетон лапами и, разжигая себя яростью — брызжущей злой энергией, прыгнул ещё раз, но всего лишь коснулся носом лампочки и качнул её. Ослеплённый и отчаянный волчонок убрёл к мешкам, сунулся в них мордой и на минуту затих. Когда же световое пятно померкло в глазах и зрение восстановилось, он заскочил на мешки и оказался почти под потолком, однако отсюда до центра «шайбы», где висит сверкающий ненавистный шар, слишком далеко. Тогда он спустился, схватил крайний мешок и, упираясь, потащил его под лампочку. Овёс был прошлогодний, сухой и от этого довольно лёгкий, однако мощности лап ещё не хватало, и он двигал его рывками» сантиметров по пятнадцать. Справившись с первым мешком, он схватил второй, приволок и, переводя дух, взглянул вверх — все равно не достать, а на третий уже и сил нет. Тогда он вспомнил крысу, спускающую зерно, разгрыз, растрепал плотную мешковину и, когда овёс вытек из дыры, легко взял оставшийся груз и дотащил без передышки.

Через час в центре «шайбы» выросла куча из двух десятков опустошённых наполовину мешков. И не переводя духа, разгорячённый работой, он заскочил наверх и прыгнул с места.

Человеческий свет оказался огненным и свирепым: не имея клыков, он трепанул так, что волчонок свалился на бетон бездыханным. Лампочка с громким хлопком взорвалась у него в пасти, осколки изранили десна и язык, поскольку неведомая сила свела, сомкнула челюсти, и больше минуты он корчился на полу и вместо желанной темноты стояло перед глазами ярко-красное, в чёрных зигзагах, пятно. И когда вздыбленная шерсть перестала искриться, обвяла и улеглась, пасть сама собой разжалась, и он сделал первый, конвульсивный, как в момент рождения, вздох.

А отдышавшись, чувствуя боль во всем теле, он отполз к стене, с трудом встал на ноги и исторг стеклянные осколки из пасти вместе с накопившейся кровью. Его качало, подгибались лапы, и красная муть стояла везде, куда бы он ни смотрел, однако не собственная слабость заботила сейчас, и даже не поражение в схватке со светом; он чуял, что в его существе от удара коварного и жестокого противника произошло какое-то возгорание и теперь голову обжигала саднящая, сладковатая боль. Зверёныш мучался и одновременно жаждал её, ибо вдруг начал понимать, что она обязательно пройдёт, как прошла та, родовая, и после испытанных страданий откроется мир, недоступный другим его сородичам.

Стоя на широко расставленных лапах, он гнул голову к полу, тяжело и редко дышал и словно погружался в красно-чёрную пучину, висящую перед взором. Цвет боли не изменялся, но на его фоне начала проноситься диковинная череда чувств, никак не связанных с образом жизни зверя, ибо он воспринимал мир, как ^еду обитания, и не более того: земля с лесами, полями и водоёмами существовала лишь для того, чтобы на ней жить, охотиться и воспроизводить потомство. Ни один волк не вглядывался в суть иной жизни, и ощущал её, лишь когда нарушалась целостность мира — не хватало корма, начинался мощный лесной или степной пожар или появлялся другой сильный хищник, непримиримый и вечный враг — человек, и борьба с ним грозила катастрофой.

Сейчас же, сквозь изматывающую боль он испытывал гнетущее состояние от замкнутого пространства, хотя ещё недавно спокойно сидел в тесном бельевом ящике дивана; или внезапно тяготился тем, чего так жаждал — кромешной тьмой вокруг, и невыносимо хотел света, пусть не яркого, призрачного, как лунный…

Повинуясь такому желанию, волчонок доковылял до ямы, откуда тянуло свежим воздухом, и вслепую выбрался на улицу. Сразу же легче задышалось, боль отступила, потускнел красный туман, и проявились очертания предметов. Все было знакомо, привычно: огороженная сетчатым забором база, дома, дорожки, сосны и берёзы, но это уже воспринималось иначе: все обрело самостоятельную форму и существовало отдельно друг от друга, являя собой законченность и целостность. Знакомый мир, словно электрическая лампочка, взорвался, разбился на тысячи мелких частиц, невероятно усложнился, но в своём многообразии стал прекрасен. И при этом все волчье осталось с ним…

Потрясённый и придавленный этим миром, он выслушал все звуки — от шороха мышей до ночных птиц и человеческих голосов, и вместо того, чтобы удалиться от последних, как сделал бы это раньше, потрусил к реке.

Люди сидели и лежали возле костра и ничего далее, чем он освещал, не видели, поэтому он смело подошёл к границе света и лёг. Было совсем тихо, если не считать треска дров, далёких сигнальных воплей машины и заунывного крика дергача на другой стороне, так что негромкие голоса доносились отчётливо, и если раньше волчонок слышал в человеческой речи только яркие интонации, то сейчас начал различать отдельные слова и оттенки чувств.

Над сидящими у огня по-прежнему довлел страх. Все — мужчины и женщины, собравшись в плотную стаю, жались к костру, хотя многие страдали от жара, дыма и острого, болезненного неприятия друг друга. Так бывает, когда звери бегут от пожара, когда, забывшись от ужаса, сбиваются в одну лавину лисы и зайцы, волки и козы. Только в мире людей все было наоборот: они тянулись к огню, тщательно прятали искреннее и естественное чувство страха и подчёркивали взаимообразную неприязнь. Не окажись рядом очистительного пламени, в котором сгорали всякие излучаемые энергии, над этой стаей стоял бы бурый столб ненависти. Люди тут были каждый сам по себе, но все совершенно беззащитны перед непривычно глухим местом, тёмной, беззвёздной ночью, перед открытым, незнакомым пространством, чужой средой обитания, которая воспринималась ими сейчас так же, как воспринимают её травоядные, оказавшись на территории хищника.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация