Играла она правильно, классически, по системе Станиславского, но Зубатый прожил всю жизнь с женой-режиссером, отсмотрел несколько сотен прогонов, генеральных репетиций и премьер, отлично чувствовал фальшь и слышал откровенную ложь.
— Вам нужно учиться актерскому мастерству, — сказал он с порога. — Пока что не верю!
Леша Примак возбужденно расхаживал по коридору, однако сразу ничего не сказал, сробел или опасался чужих ушей, и лишь в машине, когда отъехали от мастерских, вдруг стыдливо проговорил:
— Эту женщину я видел в штабе.
— В каком штабе?
— У Крюкова. Она будто бы подписи собирала, листовки клеила, но чем конкретно занималась, неизвестно. Потому что скоро увидел ее с Крюковым в БМВ, под светофором стояли. Может, просто подвозил, а может и…
— Ты ничего не перепутал, Леша? — осторожно спросил Зубатый.
— Ее нельзя перепутать, очень уж приметная. Конечно, студенты подрабатывали в избирательную компанию. Но не столько, чтобы купить подержанную иномарку. Она купила…
— Что ты делал в штабе Крюкова?
— Хамзат Рамазанович в разведку посылал, как самого молодого. Посмотреть, какой народ там крутится…
— Кто его просил? Что за глупости?
— Этого я не знаю… А недели за две до этого она с Сашей приходила к вам.
— Куда — к нам?
— Домой. Я как раз дежурил…
— Почему сразу не доложил?
— Я обещал Саше не говорить. Он попросил меня об этом. Простите. А потом было поздно…
— Ну что же, домой и поедем…
Катя металась по передней в верхней одежде, на полу стоял чемодан — приготовилась ехать в Финляндию. Набросилась, едва Зубатый переступил порог.
— Ты сделал визу?!
— Завтра к вечеру будет, — он снял пальто.
— Завтра?! К вечеру?! Ты с ума сошел!! — она стала выпихивать его. — Иди! И принеси визу! Я должна ехать к нашей дочери! Она спит, понимаешь! Я консультировалась, это может быть летаргический сон!
— Не говори глупостей! — рыкнул он. — И прекрати паниковать! Все! Будет виза — поедешь.
— Ты бездушный и бессердечный! Тебе все равно, что случилось с сыном! И все равно, что с дочерью!..
Она подломилась, села на чемодан, стащив с головы шляпу. Он знал: после всплеска эмоций начнется угнетенное состояние и молчаливые слезы на несколько дней, чего допускать нельзя.
— Прости меня, — повинился Зубатый. — Давай не будем злиться друг на друга. Вокруг нас и так много зла…
Катя вроде бы приняла раскаяние, вытерла слезы и спросила тихо:
— Как там папа? Я даже не спросила…
У них были очень хорошие отношения с отцом, однако сейчас замордованный работой, хозяйством свекор даже не спросил о снохе.
— Нормально, поклон передавал…
— Я так по нему соскучилась! Если бы ты унаследовал все хорошие черты своего отца…
— Такой уж уродился, извини. Я же принимаю тебя, какая ты есть.
— Это ты о чем?
— У тебя в студии учится женщина по имени Лиза, из Тулы. Высокая, глазастая, на иномарке катается…
— Ну и что? — задиристо спросила жена. — Лиза Кукшинская очень талантливая девушка! И что? Что?!
Отбор студентов вела специально созданная конкурсная комиссия, однако все прослушивания, экзамены и собеседования проходили формально и учиться в студии стали дети культурной элиты — те, на кого Катя указала пальчиком. По крайней мере, так доносили доброжелатели. Как попала туда иногородняя и великовозрастная девица, было неясно.
— Ты знала, что они с Сашей… Что их связывало?
— На что ты намекаешь?
— Она заявила сегодня, что беременна.
Катя заломила руки.
— Говорила же ей! Зачем? Зачем?!.. Все испортила!
— Хочешь сказать, это правда?
— Представь себе, да! Бедная девочка не смогла пойти на похороны. Ее так рвало!..
— Не надо мне врать! — не выдержал Зубатый. — Я что, беременных не видел?
— Боже, какой ты самоуверенный…
Он не нашел слов, махнул рукой и побежал по лестнице.
— Ты бы лучше нашел старуху! — вслед крикнула Катя. — Ты обещал найти! И спросить, что будет с нашей дочерью!
Он направился к себе в кабинет, но вернулся, хотел добавить что-то еще, однако увидел несчастную, убитую горем жену и лишь проворчал:
— Пора собирать вещи, освобождать помещение. В течение недели мы должны съехать отсюда.
Катя пришла через минуту уже без всяких следов слез и отчаяния. Когда надо, она умела быстро приходить в себя, стремительно переключать свое состояние на прямо противоположное — все зависело от поставленной ею перед самой собой сценической задачи и настроения. Когда-то Зубатому это даже нравилось, поскольку вносило в рутинную семейную жизнь разнообразие и непредсказуемость, но бежало время, росли дети, запас средств и приемов тощал, шло постоянное повторение, и некогда блестящие сценки превращались в проявления капризного, изменчивого характера.
Он знал: избаловать умную женщину невозможно ничем и потому не скупился, не мелочился и особенно не оглядывался назад, давая Кате возможность реализоваться, ибо отчетливо понимал, что губернаторство не вечно, и рано или поздно придет время, когда резко усекутся возможности, количество друзей и просто угодников. Она тоже прекрасно знала об этом и торопилась ковать железо — рискнула и поставила на площадке филармонии музыкальное шоу в стиле русского ретро и, вдохновленная успехом, решилась на постановку «Князя Игоря» в оперном театре. Провала не было, но и шедевра не получилось — так, костюмированное, балаганное действо.
Первый опасный знак того, что Катя утратила чувство реальности, проявился в неприятии критики: Зубатый мог говорить и говорил все, что думает относительно любой ее постановки, а тут столкнулся с резким отрицанием всякого слова против, и впервые за многие годы случился семейный скандал.
Оказывается, женский ум, даже относительно высокого уровня, не имеет стойкого, врожденного иммунитета против обвальной лести и угодничества, ибо женская душа чиста, открыта для веры и потому, говорят, любит ушами.
— Что ты хотел сказать? — невозмутимо спросила Катя, будто минуту назад не тряслась в истерике. — Ты выгоняешь меня из дома? Почему я должна собирать вещи?
— Потому что это казенный дом и надо освободить его для нового губернатора, — пробурчал Зубатый, доставая из старинного шкафчика коньяк. — Ты же помнишь об этом.
