— Гляди, как Ванька старается! — ухмыльнулся Василий Федорович. — До чего же человек скользкий, ну прямо налим! Только если зять у него рыбу найдет — обязательно протокол составит.
— Ничего себе, родственные отношения…
— Жизнь такая стала!
— И в чем же я от нее отстал?
— Ты сидел там, наверху, и думал: выпущу закон, и сразу будет порядок. Верно? — он покряхтел и достал сигареты. — А мы ведь не американцы, нас законом не напугаешь. У нас есть свои, неписаные, мы к ним привыкли. И будем по ним жить, потому что мы их знаем, нам с детства их втолковывали. Вы же нам все новые и новые спускаете — прочитать и то не успеешь.
— Потому рыбнадзор охотится на начальников?
— А как же? Он ведь тоже Зубатый, вот и протестует, сопротивляется власти с помощью того же закона. Серьезная штука, скажу тебе. Ох, будет еще отрыжка! Я вон с уздой стану к своему мерину подходить, он сначала морду воротит, а потом задом ко мне поворачивается и лягнуть хочет. А ведь я его кормлю, сено кошу, овес сею. Подумаешь, за зиму раз десять запрягу, за пенсией съездить, да за его же сеном!.. Нищий никогда не примет закона, написанного богатым, да еще тем, который его ограбил. Неужто не говорил тебе отец?
— У меня отец был двадцать два года секретарем райкома партии, — сказал Зубатый.
— Тогда понятно, у вас наследственное….
Он хотел еще что-то сказать, но в это время Иван Михайлович протаранил лед на ту сторону, и, похоже, начался разговор со стоящими на берегу людьми. Причем, старик остался в лодке и что-то показывал руками, а приехавшие уже мельтешили на льду, намереваясь забраться в лодку.
— У тебя бинокля нет? — спросил Зубатый.
— А зачем? Я так вижу, рыбнадзора там нету.
— Тогда кто такие?
— Хрен знает… Но машина Зубатого.
— Ложная тревога?
— Да нет, там вроде начальник районной милиции мелькает.
— Тоже Зубатый?
— Нет, он с Западной Украины, вредный — страсть. И трусоватый. Небось, когда могилы раскапывали эти… Сколь ни говорили, никто не приехал, даже участкового не прислали. Не наша область, говорят! Обращайтесь в Тверскую, а там спрашивают, вы по какому берегу живете? По правому? Значит, езжайте в Псковскую. А до ближайшего райцентра там ни дороги, ничего. Девяносто верст пешкодралом. Так мы пенсию получаем в Новгородской, должны бы и приписаны быть там. Нет… Ладно, может, не по нашу рыбацкую душу приехали, может, опять свет отрезать. Давно грозились. Пошли домой! Покуда не отрезали, чайник вскипятим…
Чайник они вскипятить не успели. Василий Федорович выглянул в окно и объявил:
— Какой-то мужик к нам идет.
Пока Зубатый шел к окну, мужик уже завернул во двор и скрылся из виду. Через несколько секунд постучали, и дверь тут же открылась.
— Можно к вам?
На пороге стоял Кочиневский, помощник и телохранитель Крюкова. Увидел Зубатого и будто бы обрадовался.
— Анатолий Алексеевич! Как хорошо, что застал!
— Зашел в дом, шапку сними, — хмуро проворчал он.
До своей новой должности Кочиневский пытался возродить в области казачество — там, где его никогда не бывало, и пороги обил в правительстве, называя себя атаманом и показывая какие-то бумаги.
— Извините, — он сорвал шапку. — Константин Владимирович прибыл, ждет вас.
— Я его не приглашал.
— Да, понимаю, но он хочет с вами встретиться.
— Какого черта! — взорвался Зубатый. — И здесь нашли! Чего вам надо? Что вы носитесь за мной по пятам?
Василий Федорович, с любопытством наблюдавший за разговором, вдруг отвернулся к окну, будто застыдился, но продолжал слушать спиной.
— Вам необходимо встретиться, — словами Межаева сказал Кочиневский. — Это очень важно для области.
— За глотку берете!.. Ладно, встречусь, — он перевел дух, сдерживая эмоции. — Но чтобы только отвязаться от вас!
— Тогда прошу пройти на берег.
— На какой берег? Хлеб за брюхом не ходит!
— Хорошо, я передам! — атаман по-военному развернулся и исчез за дверью.
Минуту в избе висела полная тишина, слышно было, как летают над печной лежанкой ленивые осенние мухи.
— Вы тут говорите, а я пойду, — вдруг заскромничал и засмущался Василий Федорович.
— А зачем? С чего это вдруг пойдешь из родного дома?
— Да как-то неудобно…
— Не уходи, Василий Федорович.
— Как хочешь, — легко согласился он, не скрывая желания послушать. — Может, чай собрать?
— Обойдется!
— Кто этот Крюков?
— Вновь избранный губернатор…
Крюков явился через десять минут, в сопровождении телохранителей и начальника милиции, однако всех оставил на улице и вошел один. Пальто от какого-то модельера, шапка чуть ли не генеральского серого каракуля и покроя, словно папаха, брючки отутюжены, туфельки-корочки — картинка! Только на лицо бледный, вымороченный, глаза стоят, ничего не видят, и сам заторможенный, будто промерз насквозь. Поздороваться от волнения забыл, сразу приступил к делу.
— Н-нам нужно п-поговорить, без свидетелей.
— У меня от Василия Федоровича секретов нет, — отчеканил он. — Вон лавка, садитесь.
Он был готов на все, о присутствии третьего мгновенно забыл, снял шапку, оголив красные уши, аккуратно расстегнул пальто и сел, без единого лишнего движения, словно на приеме у короля.
— Да вы не напрягайтесь, — посоветовал Зубатый. — Мы в деревне, здесь все просто.
Он и в самом деле опустил плечи и шапку на коленях перевернул на бок. Однако проговорил с какой-то обидой:
— Вам легко говорить, вы свободный человек.
— Итак, зачем вы посетили нас в эдакой глуши? Кстати, как вам удалось меня отыскать? Признавайтесь, вы переманили к себе Хамзата Рамазановича?
Василий Федорович демонстративно отвернулся.
— Разговор оч-чень важный, — он никак не мог начать, будто в любви хотел объясниться. — Заранее прошу у вас прощения, независимо от исхода разговора. И требую серьезного отношения. Как нашел, не имеет значения. Искал и нашел…
— Ну, говорите, говорите.
Крюков поднял глаза к потолку — будто помолился.
— Вам известно, в Центризбирком поступила жалоба по итогам выборов.
— Мне известно. Дальше?
— Жалобу передали в прокуратуру на предмет проверки фактов. А они подтвердятся. Потом суд, и далее следует отмена результатов выборов.
