– Здравствуйте, – сказала дама, плотно прикрывая
за собой дверь. – Вы наш новый гость?
– Хотел бы им стать! – Илюшин сопроводил свои
слова чем-то вроде галантного полупоклона. – Меня зовут Макар Андреевич.
– Эльвира Леоновна.
Дама протянула тонкую желтоватую руку, которую Макар
поцеловал, как от него и ожидалось.
– Эдинька, – проговорила дама, и Илюшин не сразу
понял, что нежное обращение предназначено стоявшему позади него неприятному
молчаливому субъекту. – Куда мы поселим Макара Андреевича?
– В зеленую комнату, – так же мягко отозвался парень,
названный Эдинькой. – Оттуда как раз недавно уехали…
– Замечательно! А что касается расчетов…
– Мы уже все решили, – успокоил ее парень. –
Мама, Макар Андреевич только с дороги…
– «Мама»?! – Илюшин сыграл изумление очень
естественно. – Простите, совершенно не ожидал… Вы так выглядите…
Он взмахнул руками, словно пытаясь нарисовать образ Эльвиры
Леоновны в воздухе, окончательно запутался, смутился и замолчал.
– Вы еще не знакомы с тремя моими другими
детьми, – рассмеялась хозяйка. – Прошу, проходите в свою комнату, а
потом приглашаю вас поужинать.
– Ванная комната в конце коридора, – любезно
сообщил Эдуард, отдавая гостю два ключа. – Вот ключ от входной двери, вот
– от вашей. Если хотите, мы станем будить вас по утрам. К которому часу вам
нужно приезжать в «Залежный»?
– К десяти, иногда к одиннадцати, – рассеянно
ответил Макар, поставив сумку на пол. – Я уточню график процедур. Кстати,
какой транспорт туда идет?
– Автобус. – Илюшину показалось, что в голосе
парня прозвучало скрытое злорадство. – А что ж вы не на машине? Расстояния
у нас тут не маленькие…
– Ничего, доберусь. Вы, Эдуард, разбудите меня завтра,
пожалуйста, в девять. Погуляю, с городом познакомлюсь…
Тот молча кивнул. Ростом чуть пониже Макара, Эдуард держался
очень прямо, высоко задрав подбородок, и делал все возможное, чтобы смотреть на
Илюшина сверху вниз. Не собираясь ему в этом препятствовать, Макар подвинул к
себе стул с плюшевым, слегка вытертым сиденьем, уселся и снова улыбнулся
Эдуарду.
– Пожалуй, я не буду сегодня ужинать. Лучше пораньше
лягу спать.
– Как вам будет угодно.
– Благодарю, Эдуард. Не смею вас больше задерживать. Вы
и так уже проявили больше заботы, чем я смел надеяться.
Догадка о том, что гость издевается над ним, промелькнула в
голове Эдуарда, но приехавший выглядел довольно-таки бесхитростно, и он отогнал
от себя подозрения. «Дурачок. Очередной богатый московский студентик, решивший
подлечить спину за папины денежки. Впрочем, не очень-то и богатый, раз приехал
на поезде, а не на машине».
Он сделал неопределенный жест рукой и вышел из комнаты,
пожелав гостю на прощание спокойной ночи.
Как только тяжелая дверь за ним закрылась, Макар вскочил со
стула и обошел комнату, заглянул в шкаф, под кровать, внимательно изучил полки.
Наконец он остановился посередине и задрал голову, рассматривая потолок с
красивой двухъярусной люстрой, удивительно не вписывавшейся в строгую
обстановку.
– Да, все именно так, как рассказывали… –
пробормотал он.
Обклеенная бледно-зелеными обоями небольшая комната была
обставлена весьма продуманно: письменный стол с множеством ящиков – древний, но
тщательно отреставрированный; огромный деревянный шкаф с потрескавшимися
дверцами, в котором Илюшин обнаружил несколько новых вешалок, а заодно
порадовался его вместительности; инкрустированный дряхлый комод возле двери,
над которым висело зеркало в широкой потемневшей раме… Только кровать выглядела
относительно новой – широкая и с хорошим матрасом, впрочем застеленная
пожелтевшим покрывалом, которое когда-то явно было белым. Телевизора нет, но на
одной из полок шкафа обнаружились, к большому удовольствию Макара, книги: и
Дюма с Мериме, и сборник Сименона, и Лесков в толстом переплете, и даже
«Записки у изголовья».
– Неплохая подборка, – одобрительно заметил Илюшин
и подошел к окну.
Комната его выходила на улицу – окна были по соседству с
бутафорским балкончиком, – и в сгустившихся сумерках Макар разглядел
рытвину, в которой раньше лежала собака, но самой собаки не обнаружил.
Смеркалось очень быстро, и майский вечер наполнялся
вечерними запахами: по-прежнему пронзительно и нежно благоухала сирень, тянуло
зеленью вперемешку с сигаретным дымом, напоминал почти неуловимым душком о
своей близости то ли пруд, то ли лужа, и от наружных стен дома доносился
слабый, но узнаваемый запах старого дерева, неторопливо просыпающегося к концу
весны после зимнего тяжелого сна.
«А голосов-то так и не слышно, – напомнил себе
Илюшин. – Из чего делаем вывод: либо здесь замечательная звукоизоляция,
что удивительно для старого деревянного дома, либо эти люди, находящиеся всего
через одну комнату от меня, молчат. А зачем молчать такой дружной семье, в
которой четверо детей и все живут со своей прекрасной обожаемой мамой?»
Он задернул плотные шторы, а вместо люстры включил небольшую
лампу, стоявшую возле кровати. Комната сжалась вокруг небольшого круга света,
окрашенного в изумрудный цвет абажура. «Зеленая комната», – вспомнил
Илюшин. Он переоделся, достал пакет с полотенцем и зубной щеткой, но перед тем
как идти в ванную комнату, спохватился, вытащил из кармашка сумки телефон и
набрал номер.
– Серега? – сказал Макар, услышав в трубке
знакомый голос. – Я на месте.
Ксения приоткрыла дверь, и три тени послушно скользнули в
дом. Девушка подождала немного, но четвертая не появлялась, и тогда она
обернулась, позвала, вглядываясь в темноту сада:
– Лютик! Лютик, домой!
Кот неслышно появился у ног, и Ксения чуть не вздрогнула.
Черный зверь поднял на нее желтые глаза, похожие на две маленькие луны.
– Пойдем, пойдем, – успокаивающе сказала
Ксения. – На сегодня прогулки закончены.
Кот нервно обмахнул себя пушистым хвостом и быстро вбежал в
дом. Нахмурившись, она посмотрела ему вслед – Люцифер вел себя не так, как
обычно.
– Вольер закрыла? – крикнул отец из гостиной.
– Сейчас проверю.
Она спустилась в сад, прошла по дорожке до просторной клетки
и убедилась, что закрыла задвижку. В темноте казалось, что внутри вольера
кто-то движется от стены к стене, но Ксения знала, что это кусты качаются
позади клетки от ветра.
Дом стоял на холме, и сверху Ксения видела россыпь огоньков:
самые яркие – в центре, а на окраине Тихогорска они тускнели, прятались в
зарослях садов, где город уже становился не городом, а городком. Она постояла,
ежась под порывами ветра – здесь, наверху, он всегда задувал свирепее, хотя
холм был не высокий, так, небольшая возвышенность. Ветер прогонял глупые мысли,
и Ксения постаралась представить как можно четче, что он развеивает темное
облако ее усталости, накопившейся за время работы в больнице, уносит противный
привкус обреченности и бессмысленности, представлявшийся ей похожим на вкус
вареной луковицы.
