На сестру полагаться было нельзя: легкомысленная Роза
заводила один роман за другим, но мужчин выбирала неподходящих: во-первых,
женатых, а во-вторых, из рода красивых прохиндеев. А Эльвире в мечтах виделся
мужчина приличный, порядочный, с хорошим положением, способный взять на себя не
очень легкий, но приятный груз ответственности за двух женщин и четверых детей.
Выискивать такого на улицах было неразумно – слишком невелики шансы на успех.
Еще меньше возможностей предоставляла работа обеих сестер. Кружки, «совместный
досуг» и прочие мероприятия для тех, кому «за тридцать», были с негодованием
Эльвирой отвергнуты.
И тогда в ее белокурую голову пришла отличная идея. Она
придумала возродить в их доме традицию салонов.
В эту игру втянулись все, включая детей: рисовали
приглашения, продумывали темы для бесед, предлагали игры, которые подошли бы и
взрослым, и детям… Эльвира и Роза тщательно отбирали гостей: им вовсе не
требовалась чисто мужская компания, но и терпеть конкуренток на своем поле они
не собирались. Нет, в первую очередь вечера должны были быть интересными – это
понимали обе, – чтобы привлечь к ним внимание. А там уже можно будет
действовать по ситуации.
«В субботу у нас ожидается веселье, заходите!» – ненавязчиво
приглашала одна сестра. «Мы устраиваем небольшие посиделки, нам будет приятно
вас видеть», – очаровательно улыбалась вторая. Сестры были красавицами, и
люди охотно отзывались на приглашение. «Во сколько, вы говорите? В шесть? Почту
за честь, дорогая Эльвира!»
Первый вечер прошел так удачно, что Роза сама не верила их
успеху. Эльвира пожимала плечами и с торжествующей улыбкой на губах поясняла,
что главное – продумать мелочи, а уж исполнение – дело второе. Мелочи и впрямь
были продуманы. Никаких пошлых блюд вроде «мяса по-французски» – только
запеченная рыба, овощной суп-пюре, мороженое и фрукты на десерт: все просто,
недорого, но вкусно приготовлено. Никакого безобразного «свадебного стола» –
гости сидели за круглым столом, играла негромкая музыка, в соседней комнате и в
коридоре можно было танцевать. Никакого пьянства – боже упаси, ведь все
культурные люди! – только игры, смешные фанты, танцы, конкурсы и даже – задумка
Розы – «живые картины», персонажи которой норовили разбежаться в разные стороны
под дружный смех присутствующих.
Возможно, расшевелить гостей с первого же вечера не удалось
бы, если бы не дети. Они придавали всему сборищу характер легкий и
неформальный: носились везде, смеялись, принимали живейшее участие во всех
затеях, но в то же время были достаточно хорошо воспитаны, чтобы не лезть к
гостям и не мешаться под ногами. Когда детей уложили, вечер приобрел более
«взрослый» характер: беседовали о политике, и Эльвира Леоновна, как женщина
умная, сама говорила мало, но по делу, а в основном провоцировала высказываться
мужчин.
Да, первый вечер имел большой успех. Расходясь, сразу же
договорились о следующей встрече – через две недели, и, нужно сказать,
приглашенные ждали этого дня не меньше, чем сестры Шестаковы. Встреча прошла
так же весело, как и предыдущая, и сестры твердо решили сделать «салоны»
традицией.
Постепенно слово «салон» заменилось новым, придуманным
Розой, – теперь их субботние вечера стали называться журфиксами. Хотя
приходить на них без приглашения не стоило – Эльвира с сестрой тщательно
отбирали гостей, и попасть в дом Шестаковых «на субботу» было почетно.
В конце концов сложился круг людей, которые могли приходить
на журфиксы беспрепятственно. Две семейные пары: актриса с мужем, главным
режиссером Тихогорского театра, и один из заместителей директора швейной
фабрики с супругой – оба неожиданно оказались людьми интересными и
компанейскими. Трое неприкаянных и вечно голодных художников, смотревших влюбленными
глазами на сестер, – их Эльвира держала «для интересу»: они и в самом деле
были весельчаками, готовыми поддержать любое смешное начинание, а заодно и
повозиться с детьми. Директор единственной в Тихогорске гимназии, всерьез
приглядывавшийся к Розе. Руководитель хора мальчиков, находившийся в состоянии
развода, а потому представлявший для сестер некоторый интерес, хоть и не очень
значительный: Михаил Арнольдович был человек творческий в худшем смысле этого
слова, а именно – беспомощный и наивный до умиления, однако при этом эрудит и
умница во всем, кроме бытовой стороны существования.
Однако любимыми гостями Эльвиры и Розы были два приятеля,
Борис Юрьевич Чудинов, терапевт областной больницы, и Антон Павлович Соколов,
хирург этой же больницы, которого сестры, а за ними и все остальные, ласково
звали Антоша.
Боря Чудинов был худощавым рыжеватым мужчиной с бородой,
застенчивым и скромным. Однако, выпив, он становился раскованным и следил
блестящими глазами за красавицами сестрами, громко шутил и заключал с
художниками самые невероятные пари. Как все светлокожие, легко краснел, чем
пользовался Антоша Соколов, то и дело поддевая приятеля.
В отличие от своего тихого рыжего друга Антоша был
красавцем: высокий, с вьющимися темными волосами, с чеканным профилем и
белозубой мальчишеской улыбкой… «У Антоши внешность героя», – говорила
Роза Леоновна и была совершенно права, а Эльвира добавляла: «Соколову бы в
фильмах сниматься!» Впрочем, он и хирургом был отличным.
Однако и красота, и профессионализм Антона Павловича меркли
по сравнению с его обаянием. Сам он не понимал, какое впечатление производит,
не упивался собою и от этого становился еще милее и симпатичнее. «Замечательный
человек наш Антоша», – искренне говаривал Михаил Арнольдович, и с ним все
соглашались. Антошу любили, и часть этой любви распространялась – совершенно
заслуженно, надо сказать – на Борю Чудинова.
Все расчеты Эльвиры обернулись дымом, когда она поняла, что
влюбилась в хирурга. Однако со свойственным ей практицизмом она сделала все,
чтоб он не узнал об этом. Поэтому никто не мог с уверенностью сказать,
соперничали ли сестры из-за Антона Павловича, – но то, что он нравился им
обеим, казалось очевидным. Эльвире и Розе было по тридцать четыре года,
Соколову с Чудиновым – чуть больше тридцати, и знакомые Шестаковых вполголоса
судачили о том, как же сложатся две пары и сложатся ли вообще.
Дело несколько осложнялось тем, что при всем своем обаянии и
исключительной внешности Антоша был несколько мягковат и даже инфантилен.
Собственно, уменьшительно-ласкательное его прозвище произошло именно из-за
покровительственного отношения к нему сестер, да и всех остальных тоже. Там,
где другой брал бы кавалерийским наскоком и добивался успеха, Антон Павлович
терялся, колебался и в результате оставался ни с чем. В сложных ситуациях
Антоша, не зная, что ему делать, приходил советоваться к сестрам, и они
принимали в нем живейшее участие, наставляли со всей женской мудростью (здесь
был в основном вклад Эльвиры).
Всеобщее мнение гласило, что именно эти инфантильность и
нерешительность мешали Соколову определиться, кто из сестер ему нравится
больше. Ничем иным невозможно было объяснить, что после года знакомства он еще
не сделал предложения ни одной из них. В больнице у него ни с кем не закрутился
роман, об этом знали точно, а больше Антон Павлович нигде не бывал. Кроме дома
Шестаковых.
