Дверь в столовую распахнулась, Эдуард просунул внутрь
прилизанную голову и оглядел комнату хитрыми глазами.
– Этот не приходил? – спросил он, не считая нужным
поздороваться.
– Нет, не приходил. – Эля подчеркнуто медленно переставила
чашки, повернулась к плите, на одной конфорке которой жарилась яичница, на
другой – ветчина, а на третьей – омлет. – Будешь завтракать?
– А как ты думаешь? Или ты надеялась все утро провести
здесь одна?
Эля испуганно взглянула на него, пораженная тем, что брат
так легко разгадал ее мысли, и Эдик довольно рассмеялся.
– Дурочка ты у нас, – почти ласково сказал он,
проходя в столовую и усаживаясь в кресло возле окна, – все у тебя на лице
написано.
Эля сделала два шага к подвесному шкафчику, в котором
хранились специи, и замерла, рассматривая свое лицо в помутневшем стекле.
Заурядное, круглое, ничем не примечательное лицо. Нос мелкой картофелиной, надо
лбом завивается глупая челка. Щеки крепкие, да… Хорошие такие щеки, как у
плюшевых котов британской породы. На то, что ниже лица, Эля смотреть не стала,
чтобы не расстраиваться с самого утра. Тем более что день начинался так
интригующе…
Раздались голоса, и в комнату вошли мать и Леня с Ларой.
– С добрым утром! – пропела Эльвира Леоновна,
подойдя к Эдику с Элей и целуя их. – Как спалось, мои дорогие? И где наш
уважаемый Макар Андреевич, которому, между прочим, с утра нужно ехать в
санаторий? Ларочка, разбуди гостя.
Лариса взглянула на брата. Тот равнодушно вертел вилку, ловя
солнечный луч и пуская блики по стене. Девушка вздохнула и направилась к двери,
но тут на лестнице раздались быстрые шаги.
– Можешь не торопиться, – посоветовал Эдик. –
Полчаса назад я постучал ему в дверь, и вот он уже летит на запах ветчины.
Между прочим, Эля, у тебя бекон подгорает.
Эля дернулась по направлению к плите, а потому пропустила
момент, когда гость вошел в комнату. Он как-то быстро оказался в столовой:
только что звучали шаги на ступеньках – и вот уже Макар Андреевич стоит возле
стола, знакомится с теми, с кем не успел познакомиться вчера, и извиняется за
свое отсутствие на ужине. Минута – и уже сидит за столом, перебрасывается
шутками с заинтересовавшейся Ларисой, расспрашивает Леню о его работе и
отвешивает комплименты Эльвире Леоновне.
Эля рассматривала Макара Андреевича исподтишка, больше
беспокоясь не о том, что может показаться ему невоспитанной, а о том, чтобы
мама не заметила ее интереса, иначе не миновать нравоучений. Эле перед самой
собой было неудобно, но со своим любопытством она ничего не могла поделать: не
так много в ее жизни появлялось объектов для исследования.
Гость был чуть выше среднего роста, светловолос, худощав и
симпатичен. Лицо умное, из тех, что называют располагающими. Серые прищуренные
глаза поглядывали на сидящих вокруг стола чуть насмешливо, но Эля внутренним
чутьем поняла: это не оттого, что именно они ему смешны, а оттого, что он
всегда надо всеми посмеивается, в том числе и над собой. Она уже видела
похожего человека, говорившего так, что не понять было: шутит он или всерьез.
Новый постоялец был из той же породы.
Она попыталась определить его возраст и не смогла. Эдик
накануне сказал – студент, и первое впечатление ее было именно таково, но,
приглядевшись, Эля решила, что Макар Андреевич старше, чем кажется. «Клетчатая
рубашка сбивает с толку. Он в ней какой-то несолидный», – подумала она.
За утренней беседой семья Шестаковых узнала, что Макар
приехал на две недели подлечить больную спину в местный санаторий, славящийся
своими врачами и процедурами, но, увидев номера в «Залежном», испугался и
поспешно бежал. Илюшин в комическом ключе описал прелести номера, представшего
его глазам, и все с удовольствием посмеялись: прибывшие в Тихогорск одинаковыми
словами рассказывали об ужасах проживания в санатории.
– К сожалению, – признала Эльвира Леоновна,
помешивая ложечкой кофе, – за последние несколько лет ничего, совершенно
ничего не изменилось. Невозможно понять, отчего лечебный комплекс с такими
возможностями не превратят в большой центр, куда люди могли бы селиться без
опаски, что ночью их покусают клопы. Поймите меня правильно, Макар Андреевич,
мне, как и прочим держателям частных гостиниц, от нынешней ситуации с
санаторием одна лишь выгода: люди едут лечиться, жить в санатории им не
хочется, и волей-неволей они вынуждены искать приют в городе. Но ведь дело не
только и не столько в деньгах. Хотелось бы, простите за громкие слова,
гордиться тем, что есть в Тихогорске…
Макар заверил Эльвиру Леоновну, что он прекрасно ее
понимает, и разговор закрутился вокруг приезжих, состояния местного санатория и
российской медицины вообще.
Непринужденно болтая, Илюшин впитывал в себя утренние
впечатления от дома и людей. Комната, которую хозяева называли столовой,
находилась на первом этаже – к ней сделали пристройку, в которой разместилась
кухня. Здесь, как и везде, соблюдался стиль мещанского уюта: большая лампа под
абажуром над круглым столом, добротные стулья – такие же стояли в комнате
Макара, – шкафчики с посудой за толстым стеклом, а в дальнем углу –
шкаф-«горка», в котором на фанерных полках красуются праздничные фарфоровые
сервизы. Все вокруг не новодел, притворяющийся антиквариатом, а самые что ни на
есть настоящие вещи, выдержавшие проверку временем. Только плита и мойка были
новые, поблескивающие хромированной сталью.
Рассматривая хозяйку, Макар снова поразился тому, как
прекрасно она выглядит. Он знал, что ей чуть больше пятидесяти, да и наличие
четверых взрослых детей говорило само за себя, но госпожа Шестакова больше
напоминала актрису, чем хозяйку маленькой провинциальной гостиницы. Снова
длинное вязаное платье, на этот раз цвета топленого молока, и то же самое
украшение на шее. Очень доброжелательна, очень спокойна и приветлива, и трудно
поверить, что…
«Стоп, – сказал себе Макар, – об этом пока рано
думать».
Эльвира Леоновна протянула руку за чайником, и даже этот
простой жест вышел у нее изящным, как будто она специально училась чайной
церемонии.
И дети у Шестаковой оказались необычными. Илюшин разглядывал
их, составляя свое мнение.
Высокие, белокурые, очень похожие на мать брат с сестрой –
это Лариса с Леонидом, которых остальные члены семьи называют Ларой и Леней.
Сразу привлекают внимание к себе – и потому, что красивы, а главное – потому
что близнецы. Сходство явное, очень бросающееся в глаза, несмотря на то что
обоим уже по двадцать пять лет. «Они и в шестьдесят будут похожи», –
подумал Макар, ловя на себе внимательный взгляд сидевшей напротив Ларисы.
На ней было светлое трикотажное платье – короткое,
вызывающее. Бретелька то и дело падала с одного плеча, и Лариса недовольно поправляла
ее, проводя быстрым ласкающим движением по белой коже. Типаж красотки, но не
красавицы, подумал Илюшин, решив, что она должна пользоваться большим успехом у
мужчин. Глаза серо-голубые, широко расставленные, и ни намека на мешки или
синеву под ними, нос такой же маленький и аккуратный, как у матери, а вот губы
тонковаты и бледны. Справа возле нижней губы – крупная родинка: выпуклая, как
жучок, некрасивая и наверняка доставляющая девушке массу хлопот.
