На Илюшина навалился ужас. Он захлопнул шкаф, попятился,
нащупал ручку входной двери. Тяжело дыша, выбрался из комнаты, уже не думая о
том, что кто-то может его увидеть, и, спотыкаясь, бросился вверх по лестнице,
хотя больше всего ему хотелось бежать прочь из этого дома, слепо глядевшего в
ночное небо пыльными чердачными окошками, словно подернутыми пленкой.
Глава 9
На следующее утро Макар проснулся за две секунды до звонка
будильника и не сразу понял, где он находится. И только когда часы деликатно
запищали, вспомнил, как вернулся накануне в свою комнату, машинально разделся,
не в силах ни забыть о том, что видел в угловой комнате, ни заставить себя
думать об этом, и тут же уснул на застеленной кровати – способность моментально
засыпать в любой ситуации сохранилась у него с детства.
Шторы были не задернуты, и комнату заливал утренний свет,
рассыпаясь брызгами по стенам. Отраженный от ножки кровати солнечный зайчик
примостился на дверце шкафа. Солнце проникало повсюду: казалось, даже под
кроватью и шкафом не осталось тени, а только светлое золото, приправленное
зеленью штор и заоконной листвы.
Макар вскочил, помотал головой и окончательно проснулся.
Кинул взгляд на связку ключей, брошенную на стуле, и поморщился: наверняка Эля
уже обнаружила пропажу и, возможно, даже заметила, что дверь в угловую комнату,
откуда он так позорно бежал накануне, не заперта. Наспех одевшись, он крадучись
спустился вниз, закрыл дверь угловой комнаты и оставил ключи на кухне, едва
избежав встречи с Эдиком. Затем вернулся к себе – до завтрака оставалось чуть
больше получаса.
«Что на меня вчера нашло?» – спросил себя Илюшин, удивляясь
собственному беспричинному страху. Он почувствовал себя ребенком, испуганным
ночными призраками, которые исчезают при первом солнечном луче, а вместо них
остаются хорошо знакомые вещи. Сейчас у Макара не было ни малейшего сомнения в
том, что лицо, виденное им в зеркале за спиной, было плодом его воображения.
Истории, рассказанные Шестаковыми, атмосфера заброшенной комнаты, бокал вина,
выпитого за ужином, – ничего удивительного в том, что после этого он сам
придумал образ, укладывавшийся в рамки слышанного им рассказа о самоубийце, и
«увидел» его, как только представился подходящий момент. Отражение фонаря в
зеркале, женские вещи в шкафу, темнота, рождающая призраков… Сейчас Макар уже
не мог сказать точно, кому принадлежало лицо – женщине, девушке или ребенку:
образ стал размытым, и фантазия не заполняла пустоты в нем.
Удивляло другое – то, как легко он, взрослый уравновешенный
мужчина, поддался панике. Если бы Макар умел краснеть, то покраснел бы при
воспоминании о том, как он прыжками несся по лестнице, забыв закрыть дверь
комнаты, и отгонял воспоминание о маске с тоскливым умоляющим взглядом.
На секунду у него даже мелькнула мысль о подсыпанном в еду
психотропном средстве, вызвавшем приступ паники при первой же услужливо
подсказанной воображением иллюзии, но он отказался от этой идеи. «Не стоит
множить сущности без необходимости – вряд ли дети Шестаковой додумались до
такого хода. Все объясняется куда проще, даже если это объяснение не слишком
приятно для меня. К старости я стал чрезмерно пуглив».
Подумав о старости, Илюшин хмыкнул, покачал головой,
продолжая удивляться самому себе, и решил, что с затягиванием расследования
пора завязывать. Он достал из сумки альбом, из которого вырвал лист шершавой
бумаги, вернулся на кровать и, подложив подушку под спину, откинулся назад,
прикрыв глаза.
За окном шумела листва, ветер гонял волны по зарослям
сирени, и Макар представил, как сброшенные теплой рукой ветра с веток медленно
опадают цветы – один за другим. Он представил, что трава под кустом светится
сиреневым от мелких звездочек, которые быстро тускнеют, сворачивая круглые
лепестки, и вспомнил Элю – отчего-то с обручем в волосах, хотя обручей она не
носила. Открыв глаза, неуверенно, будто сам не зная, что получится, нарисовал в
середине листа неровный цветок с четырьмя лепестками и сердцевиной в виде
математического знака бесконечности.
Ветер ударил в окно, штора вздыбилась от пробежавшего по
комнате сквозняка. Макар поймал его дыхание на своем лице и, стремительно водя
карандашом, нарисовал подобие дома с десятью дверями, а в центре, над трубой,
из которой поднималось чье-то лицо в форме облака, – схематичного кота,
усы которого расходились в стороны, как стрелы. На один из усов Илюшин посадил
маленького человечка в полосатом колпаке, державшего удочку: крючок болтался на
уровне двери, из которой выглядывал тюлень со скошенными к носу глазами.
Прервавшись, Макар пригляделся к тюленю, заштриховал ему челку и, крутанув
карандаш в пальцах, продолжил рисовать.
Десять минут спустя он отложил в сторону карандаш и окинул
критическим взглядом свой рисунок: «Страшненькая у меня получилась сказка».
То, что постороннему наблюдателю представлялось бы смешанным
набором диковатых образов, воплощенных довольно неуклюже, для Макара было наброском
его мыслей и интуитивных ощущений, из которых он выуживал то, что прошло мимо
его сознания. Одна деталь привлекла его особое внимание – ступенька, в которой
была нарисована дыра.
– Ступенька… ступенька… – пробормотал Илюшин,
вспоминая проломившуюся ступень перед входной дверью. – А ведь точно!
Он бросил взгляд на часы и вскочил, чтобы успеть на завтрак.
Ему предстояло проверить одну идею, которая могла пролить
свет на многие вопросы, но для ее проверки Макару требовалось, чтобы в доме
никого не было. Поэтому он собирался аккуратно разузнать за завтраком о планах
всех членов семьи Шестаковых.
Все получилось даже легче, чем он задумывал: Эльвира
Леоновна, безупречная, как искусственный цветок, извиняющимся голосом сказала, что
вечером никого не будет дома.
– Совсем недолго, – прибавила она. – С
четырех до шести у моей подруги – выступление хора детей, которым она
руководит, и нам обязательно нужно присутствовать.
– Для массовки, – уточнила Лариса, переглянувшись
с усмехнувшимся Леонидом. – Кто еще, кроме нас, будет слушать эту муть?
– Ты не права, – с серьезным видом возразил
Эдуард. – Там будут два с половиной инвалида, которых тетя Тома арканом
затаскивает на выступления своих детей.
– Будет вам, – урезонила их Эльвира Леоновна. –
Тамара старается от души.
– Не ее вина, что результат не пропорционален
усилиям. – Эдуард рассмеялся, но, заметив, что лицо матери стало
огорченным, поднял руки вверх, словно сдаваясь. – Мама, шучу, шучу! Мы все
придем и будем наслаждаться детским хоровым пением.
Илюшин искоса посмотрел на Элю. Девушка сидела с отрешенным
видом и так и не высказала своего мнения о запланированном походе и
способностях тети Томы. Едва увидев ее в столовой, Макар с облегчением
убедился, что Эля положила ключи в мешочек на поясе как ни в чем не бывало.
Поэтому теперь он чувствовал себя спокойно и обдумывал, с чего лучше начать то,
что он наметил на сегодняшний вечер.
