Все же знания истории пригодились – я поступил с демами так, как в свое время поступили римляне с карфагенянами
[14]
.
Основные потери мы понесли в перестрелке, предшествующей абордажу. Хоть и приказывал народу не высовываться, но некоторых серьезно задело болтами и снарядами баллист: пятеро были убиты или смертельно ранены.
Когда абордажные команды ринулись на нашу палубу, с двух сторон их встретили поднявшиеся шеренги отлично экипированных воинов и две лавины бойцов, вырывающихся из люков. Я строго-настрого приказывал сначала разобраться с левой галерой, обороняясь от воинов правой, чтобы потом и с ними покончить дружными усилиями. Но когда дошло до дела – все пошло прахом. Без малого двойное превосходство при схожей выучке и вооруженности, причем на стесненном пространстве, в условиях, когда лишь одна команда сплочена длительными тренировками и богатым боевым опытом…
Демы и опомниться не успели, как бой перенесся на их палубы, а уже через минуту первые неудачники отправились в ледяные воды реки, что являлось смертным приговором: в доспехах далеко не уплывешь, а быстро их снять невозможно.
Когда я обзаведусь своим флотом, надо не забыть разработать амуницию, от которой можно избавляться элегантным движением руки. Причем одним движением, а не этой путаницей в многочисленных завязках, ремнях и крючках.
Бой не затянулся. Да и боем его можно было назвать лишь поначалу. Неравная схватка перешла в зверское избиение, освобождение деморализованных пленных от материальных ценностей, связывание, освобождение ошалевших рабов.
Все – вторжение отбито. Обескровленное, скорее мертвое, чем живое, мое Межгорье выиграло свою первую войну.
Дорогой ценой…
* * *
Я стоял на палубе трофейного корабля, но смотрел не на груды трофейных доспехов и оружия, не на пленных и не на бывших рабов, щурящихся от выглянувшего солнца и норовящих пнуть деморализованных хозяев. Я смотрел на береговые скалы, испещренные гротами, с многочисленными уступами и протяженными площадками. Сама природа возвела множество заготовок для будущего форта – остается лишь немного поработать, чтобы поставить укрепление на единственной водной дороге в центральные области долины. Демы были столь любезны, что снабдили нас тяжелыми катапультами – разобранные машины мы нашли на стругах. Теперь они нескоро затеют новое вторжение, а когда это случится, то на первых шагах их будет поджидать неприятный сюрприз.
Эх, мне бы еще металла побольше. Протянуть толстую цепь от берега до берега, с подъемным механизмом в башне. Хотя зачем такие сложности? Я и без нее простенькие боновые заграждения организую – деревьев в Межгорье хватает. И пусть попробуют убрать их под обстрелом с господствующей высоты.
Мрачный Конфидус подошел, встал рядом, посмотрел на те же скалы и, не найдя там ничего заслуживающего пристального внимания, доложил:
– Дан, демов больше нет. Все шесть кораблей теперь наши. Остается только струг найти, если он в море не ушел, но там команда совсем малая – бояться некого. Адан умирает – его на копье взяли. Если хотите посмотреть, как он пытается засунуть обратно выпавшие кишки, то ступайте на вторую галеру.
– Обойдусь… Как-нибудь без меня справится…
– Мне известно, что вам не нравится вспыльчивость, с которой я готов вести усомнившиеся души к истинной вере, но ведь это не мешает вашим замыслам? Дан, я всегда был вам предан, служил, может, и не всегда с пользой, но в меру своих сил. Вы поставили меня правой рукой, и я ни разу не обманул вашего доверия. Дан, может, вы наконец расскажете?! Ну на кой вы продолжаете тащить за собой эту мерзость?! Люди волнуются! И я тоже! Попахивает богопротивной некромантией!
Обернувшись, я посмотрел на плетущийся далеко позади струг, загруженный зловонным содержимым. Погода меняется – теплеет… Не завидую его команде: попахивает там вовсе не некромантией – все гораздо хуже.
– Конфидус, у меня к вам маленькое поручение.
– Что?
– Мне рассказывали, что возле устья стоит огромная серая скала – будто стена плоская.
– Да, так и есть – я там бывал.
– А правда, что ее невозможно не увидеть, если морем плыть в Межгорье?
– Правда. Река впадает в залив, но его середина и правая сторона слишком мелки для судов, а по левой как раз мимо скалы идти приходится. Ее разве что слепой не разглядит – она в полете стрелы от фарватера.
– Я хочу, чтобы на этой скале появилась огромная надпись. Сможете сделать?
– Углем можно – на сером черное хорошо заметно. Буквы придется большие делать, но справлюсь. А про дохлых богоотступников не хотите рассказать?
– Я хочу, чтобы всех мертвецов оставили под той скалой, чтобы их было видно с проходящих кораблей. Хорошо бы головы насадить на колья, а все остальное вокруг раскидать. Там все должно быть усеяно костями.
Епископ задумчиво покосился на избитых пленников и тихо уточнил:
– Этих тоже там порубите? Кровь, конечно, дело не богоугодное, но не в этом случае: тут я одобряю. Знаете, можно и кресты там организовать, поступив с ними на манер их самих – главное, прижечь хорошо и подрубить почти начисто, чтобы не вышло плохого. Хорошая картина получится для тех, кто увидит. Но если просто захотите их порубить без лишних затей – тоже приветствую. Даже если всех своими руками – люди поймут правильно. Нехорошо они поступили… с нашими женщинами. Какой бы выкуп теперь за себя ни сулили, он того не стоит – нельзя их отпускать. И, Дан, мне тоже жаль Альру. Очень жаль. У нее была хорошая душа. Правильная. Не убивайтесь за нее: она теперь в лучшем из миров. Заслужила это всей своей жизнью. Геенна огненная не для таких – она как раз для демов. Вечные муки – их посмертный удел. Мне тяжело это произносить, но, думаю, они созрели для адского огня. Пора…
– Нет, епископ, мы не станем их убивать.
– Что вы задумали? Это ведь демы. Если не убивать, то что с ними делать?
Я тоже покосился в сторону пленных, не зная, как ответить на этот простой вопрос. Все мое войско затаив дыхание ждет, когда же я в кровавой манере, свойственной не только этому миру, рассчитаюсь за смерть своей женщины и тяжелые потери, нанесенные подданным. Ведь до сих пор ничем не выдал своих эмоций после случившегося, и это сочли угрожающим признаком: наверняка замыслил что-то настолько изуверское, что боюсь вслух произнести. И тела врагов, захваченные с поля боя, добавляли масла в огонь предполагаемой мести – все считали их частью декораций к предстоящей кровавой забаве, споря лишь о конкретном способе применения.
Некоторые слабонервные заранее пугались масштабов моего гнева, опасаясь, что повторю судьбу Кенгуда Четвертого, сошедшего с ума после того, как вырезал семью родного дяди вместе с ее главой, слугами и охраной, за участие в заговоре, повлекшем увечье наследника. Два старых соратника Альры, выживших благодаря тому что попали в отряд лучников, отважились явиться ко мне с поклоном и словами утешения. Заодно просили убить врагов без лишней истерии – Рыжая Смерть по натуре не была жестокой, так что не надо омрачать ее гибели.
