Старый сержант не пережил штурма Энтерракса. Многие его не пережили или отправились в госпиталь. В роте Мартиса осталось тогда сорок два бойца, а ведь перед сигналом к атаке в списках было семьдесят девять. Не повезло им – нарвались на хорошо окопавшихся темнобожников. Тем терять было нечего – дрались будто загнанные в угол крысы. Образовавшийся некомплект командного состава устранили просто – повысили в званиях некоторых из тех, кто ухитрился сохранить свою шкуру.
Мартис, любуясь новенькими лычками и бронзовой бляхой, мечтал вернуться домой в выглаженной до блеска форме, с навощенными усами и новомодной раздвоенной челкой. Все фабричные девки моментально сложатся в штабель у его ног. На службу ведь загребли в шестнадцать: папашу заставили пару лет приписать, чтобы норму призыва выполнить. Вот и не успел Мартис нагуляться до армии.
Между тем, любуясь лычками, он не забывал держать нос по ветру. И начал понимать, что повеселиться можно и здесь – без фабричных девчонок. Здешние белокурые дылды-северянки не походили на красоток-эстиек, но любоваться на них было приятно. Некоторые из них, похоже, и сами не прочь были полюбоваться солдатиками Коалиции… и не только полюбоваться. Армия нуждалась в заслуженном отдыхе, и полк Мартиса отправили на переформирование, в милый городок, почти не затронутый войной. Женщины в этом городке просто обязаны быть такими же милыми. И покладистыми тоже.
Да их и спрашивать никто не собирался: исконное право победителя… Солдаты свободных островов заслужили настоящий отдых.
Вот только везение Мартиса тогда и закончилось – его роту спешно доукомплектовали, отправив на север непонятно зачем. День за днем новоиспеченный сержант мок под дождем, месил глину раскисших дорог, ночевал под сырым плащом в промокшей палатке или грязных сараях. И жутко завидовал тем, кто сейчас отдыхает в том милом городке. Он не уставал желать своим бывшим сослуживцам заработать полный букет венерических болезней от тамошних барышень. Но это помогало слабо – Мартис продолжал им жутко завидовать.
Ничего, сегодня их очередь завидовать.
Мартис сидел на деревянной кровати, подложив под спину пухлую перьевую подушку. Из одежды на нем была только расстегнутая рубаха. Сержант был давненько небрит, благодушно ленив и залит алкоголем по самую макушку. Левой рукой он обнимал томную красотку с густыми черными волосами – почти как у фабричных девчонок. Из одежды на ней был лишь распахнутый сержантский китель – он не скрывал ничего. Мия – юная жертва, вырванная из лап жрецов, – многократно отблагодарила Мартиса за свое освобождение. И не только Мартиса – всем друзьям тоже досталась женская благодарность. Его это не смущало: он сегодня был щедрым человеком.
В доме было тепло и сухо, амбре солдатских портянок разбавляли более приятные запахи сгорающих сосновых дров и развешанных под потолком трав. Хозяин – молчаливый кряжистый бородач с глазами, столь же темно-мрачными, как и его боги, – не забывал про печь, топил исправно. Да и закусками обеспечивал – животы округлились от угощений.
В правой руке Мартис сжимал глиняную кружку с какой-то бурдой. Откуда солдаты это принесли и что это такое, знать не хотелось. Да и пить особо уже не тянуло. Хотелось смотреть в потолок, бессильно лапать податливое женское тело и мечтать о том, что эта сказка никогда не закончится.
Странный шум вырвал сержанта из мира грез.
– Эй! Бимчик?! У нас по крыше река течь начала?!
Похоже, на улице разразился нешуточный ливень. Непорядок. Встав, сержант попытался пройти к окну с целью оценить масштабы разгула стихии. Но чувство равновесия отказалось активироваться – Мартиса повело во все стороны одновременно, и он неуклюже завалился назад, на кровать. Мия, отшатнувшись от падающего тела, воровато потянулась к пестрому вороху своей одежды, что-то оттуда вытащила. Сержант был пьян и расслаблен, но девять лет войны сказывались – еще не понимая, что к чему, он насторожился, подобрался. И когда отточенная сталь скользнула к его горлу, успел перехватить хрупкую девичью руку:
– Мия! Ты чего! Рехнулась?!
Нож выпал из почти раздавленной ладони. Зашипев змеей, девушка подалась вперед, сверкнуло молоко зубов, в следующий миг челюсти сомкнулись на щеке Мартиса. Мия грызла его, будто бешеная собака. Заорав от боли и неожиданности, сержант отпихнул ее от себя, лишившись при этом куска мяса. Взбесившаяся красотка, крепко приложившись затылком о стену, мешком завалилась набок.
– Вы видели! – ошеломленно выдохнул сержант, разворачиваясь к своим друзьям.
Его никто не услышал – у друзей тоже возникли неожиданные проблемы. Мимо кровати, пошатываясь, проковылял капрал Бимчик – руками он зажимал горло, а меж пальцев хлестала кровь. Со стороны двери послышался нехороший шум. Покосившись туда, сержант узрел его источник: хозяин дома, мрачный как никогда, с сосредоточенным видом рубил топором корчившегося на полу солдата. Размозжив ему лицо, бородач угрюмо осмотрелся – он явно пребывал в поиске новых жертв. Взгляд его столкнулся со взглядом Мартиса. Поиск закончился – жертва найдена.
Молниеносно протрезвевший сержант, осознав свои ближайшие перспективы, взвизгнул и, мочась на кровать, ухватился за спасительную сталь винтовочного ствола. Хозяин надвигался стремительно – будто атакующий медведь; на ходу он замахнулся топором, обдав потолок россыпью багровых брызг. Ударить не успел: Мартис каким-то чудом ухитрился направить на него дуло оружия, без заминки отвести затвор, загнать в казенник патрон. Пуля ударила здоровяка под глаз – тот рухнул на спину с такой скоростью, будто под ним выбили табурет.
В тот же миг из-за спины сержанта выскользнула изящная девичья ручка, вооруженная острейшим ножом с сильно изогнутым лезвием. Сталь почти безболезненно прошлась по горлу, рассекая жилы и артерии.
«Мия, чтоб ты сдохла!» – хотел прокричать Мартис, но вместо слов вырвался кровавый хрип.
* * *
Девушки не нуждались в спасении – они уже были мертвы. Их оплакали при жизни. Им требовалось одно: умереть достойно.
В этом году из их края взяли целых две порции жертв. Одну, как и положено, отправили на алтари межевой линии – традицию нельзя забывать. Остальным выпала миссия посложнее – в эту группу кого попало не брали: слабонервных безжалостно браковали. Выбирать было из кого. Слишком много лишних девочек рождалось в их краю. Родители нередко убивали их в первые минуты жизни, но выживших все равно оставалось более чем достаточно. Лишние женщины… Участь их была незавидна: или в наложницы-батрачки к относительно зажиточным крестьянам, или короткая и веселая жизнь продажной девки. Самые везучие могли попасть в храмовые куртизанки.
Выбор у жрецов был велик.
Слабонервных отсеяли быстро – каждой девушке пришлось своими руками прирезать поросенка и барашка. При этом за ними внимательно наблюдали люди первого министра. Задрожали руки? Замешкалась? Вывернуло при виде крови? Извини, не подходишь. Марш назад, в батрачки, или вечно пьяным ямщикам глазки строй, стоя в грязи по щиколотку у обочины.
Из двадцати восьми отсеянных девушек девять в ту же ночь наложили на себя руки – возвращаться к старой жизни им не хотелось, а других вариантов не было. О народе Венны слагают анекдоты: затворники, всю жизнь проводящие в одной деревне; мрачные фанатики, готовые по первому требованию жрецов отрезать себе голову и лично принести в храм; находчивые в своей жестокости люди, способные перерезать горло рыбьей чешуйкой; хладнокровный, гордый народ, верный своему слову до абсурда.
