Даже после смерти в Филлис Уиверн было что-то экзотическое, хотя через двадцать четыре часа в ее теле начались неизбежные химические процессы распада и кожа приобрела серовато-восковой оттенок.
Ужасающая бледность кожи — если не считать загримированного лица — придавала ей вид кинозвезды из эпохи немого кино, и на секунду у меня снова появилось то же ужасное чувство, как прежде: что она изображает из себя статую, как я, бывало, делала с Фели и Даффи до того, как они стали меня ненавидеть, что через миг она чихнет или глубоко, со свистом втянет воздух.
Но ничего подобного, разумеется, не случилось. Филлис Уиверн была неподвижна, как дверной молоток.
Я начала осмотр снизу вверх. Подняла подол ее тяжелой шерстяной юбки и сразу же заметила, что ее лодыжки опухли и раздулись над тяжелыми черными грубыми ботинками.
Грубые ботинки? Это явно не ее!
Воспользовавшись носовым платком, чтобы не оставить отпечатков пальцев, я стянула один ботинок с ее ноги… медленно и осторожно, обращая особенное внимание на то, как толстый белый гольф сильно сбился в районе подъема ступни.
Как я и подозревала, ботинки надели ей на ноги после смерти.
С особенной осторожностью я скатала вниз гольф и сняла его. Ее ступня опухла и потемнела, покрывшись синяками из-за застоявшейся крови. Накрашенные ногти выглядели ужасно.
Я вернула на место гольф, легко скользнувший по ее холодной плоти.
Снова надеть обувь, однако, оказалось не так легко, как снять; одеревеневшие пальцы просто не хотели втискиваться в ботинок. Это трупное окоченение?
Я снова стащила ботинок и засунула пальцы внутрь. Там что-то было в районе носка… похоже на бумагу.
Станет ли кто-то столь же богатый и знаменитый, как Филлис Уиверн, покупать обувь настолько большую по размеру, что придется набивать носки бумагой, чтобы ее носить?
Вряд ли. Пальцем я выудила шарик и развернула его.
Это оказался обрывок бумаги с отпечатанным названием сверху: «Отель „Кора“, Аппер-Вобурнплейс, Лондон, WC1».
[36]
На нем красными чернилами были нацарапаны слова:
«Должна ли я сказать Д.?»
Черт бы побрал ее почерк (если это ее)! Или это «Должна ли я сказать Ф.»?
Бумага была оторвана по диагонали от угла, прямо по инициалу, и последняя буква могла быть какой угодно.
Д — Десмонд? Д — Дункан? В — Вэл? Или Б — Бан?
Нет времени на размышления и даже на ликование от обнаружения того, что упустила полиция. Я засунула бумажку в карман кардигана для последующего исследования.
Я снова попыталась натянуть ботинок, но из-за опухших ног это было все равно что пихать конечности слона в пуанты.
Вспомнив Фло, или Мэв, или как там бишь ее, я бросилась в соседнюю комнату.
Да! Точно, как я и думала, — актриса оставила тарелку с недоеденными фруктами на ночном столике. Я позаимствовала десертную ложку и вернулась к мисс Уиверн.
Используя ложку как рожок для обуви, я сумела натянуть ботинок обратно на мертвую ступню.
Что-то мне подсказало, что надо бы и второй проверить, и я быстро стащила второй ботинок. Может ли во втором носке тоже найтись послание?
Не повезло. К моему разочарованию, второй ботинок был пуст, и я быстро натянула его обратно на ногу.
Довольно с нижних конечностей.
Следующий шаг — обнюхать ее хорошенько. Я по опыту знала, что яд может быть в основе любой кажущейся причины смерти, и не хотела рисковать.
Я обнюхала ее губы (верхняя, как я заметила, была обведена алой помадой шире контура, вероятно, чтобы замаскировать едва заметные усики, которые были видны только при очень близком рассмотрении), затем уши, нос, ладони, декольте и, насколько смогла, не потревожив тела, подмышки.
Ничего. Если не считать того, что она мертва, Филлис Уиверн пахла точно так же, как любой другой, кто несколько часов назад принимал ванну с ароматическими солями.
Должно быть, она сразу после представления пришла в спальню, сняла костюм Джульетты (он до сих пор разложен на кровати), приняла ванну и… что?
Я снова воспользовалась своим носовым платком, чтобы взять небольшую пробу грима, замеченного мною раньше, с задней части шеи. Измазавшая белый лен краска выглядела как перемолотый в пыль красный кирпич.
Я уделила особенное внимание ее ногтям, покрытым сверкающим алым лаком, подходящим по цвету к помаде. Лунки образовывали голые серовато-белые полумесяцы, куда не был нанесен лак. Фели тоже красила так ногти,
[37]
и у меня внезапно мурашки по телу пробежали.
Спокойно, старушка, сказала я себе. Это всего лишь смерть.
У Филлис Уиверн определенно не было таких ярко накрашенных ногтей на сцене. Наоборот, если не считать пощечины, ее интерпретация Джульетты была известна своей подчеркнуто деревенской простотой. Настоящей Джульетте, в конце концов, было не больше двенадцати или тринадцати лет, по крайней мере так утверждала Даффи.
«Если бы не ты, — однажды загадочно заявила она, — на мой балкон мог бы забираться Дирк Богарт прямо сейчас».
Филлис Уиверн, по контрасту, было пятьдесят девять. Она мне сама это сказала. Как она умудрялась скрывать сорок пять лет под огнями рампы — это просто чудо.
Лучше мне продолжить, подумала я. Актрисы могут вернуться в любой момент после своей охоты за аистом и начать ломиться в закрытую дверь.
Но что-то зудело на краю моего сознания, какой-то непорядок. Что бы это могло быть?
Я отступила от тела, чтобы осмотреть картину в целом.
В крестьянской блузке и юбке Филлис Уиверн выглядела так, будто только что упала в кресло перевести дыхание, перед тем как отправиться на маскарад.
Возможно ли, что у нее просто был сердечный приступ или внезапный смертельный удар?
Нет, конечно! Нельзя забывать о темном декоративном банте из кинопленки, нарядно завязанном вокруг ее шеи. И кроме того, Доггер указал на петехии. Ее задушили. Это ясно. Часть моего разума, наверное, пытается уменьшить ужас от того, что должно было быть сценой насилия.
От волос до…
Волосы! Вот оно!
Словно маленькие разноцветные звездочки в зимнем небе, в ее длинные золотистые волосы до сих пор были вплетены цветы Джульетты. Вряд ли они настоящие, подумала я. Если бы да, они бы уже завяли, но они выглядели такими же свежими, будто их сорвали перед моим приходом в комнату.
