Я широко открыла глаза с невинным видом.
— Я слышал, как ты чихаешь, Флавия, — сказал он.
Дьявольщина!
— Пожалуйста, выверни карманы, — сказал инспектор, и мне ничего не оставалось, кроме как повиноваться.
Припомнив отцовские рассказы о его подвигах фокусника в детстве, я попыталась спрятать в ладони скомканный клочок бумаги, найденный мной в ботинке Филлис Уиверн, смяв его еще сильнее под большим пальцем и придавив платком.
— Благодарю, — сказал инспектор, протягивая ладонь, и я, как говаривал викарий во время криббеджа, слила.
Я отдала ему бумажку.
— Другой карман, пожалуйста.
— Там ничего, кроме мусора, — сказала я. — Просто куча…
— Мне судить, — перебил он меня. — Выверни карман.
Я уставилась ему в глаза, выворачивая карман, и маленький Везувий из обломков краски взорвался и просыпался в жутком молчании на пол.
— Зачем ты это делаешь? — спросил инспектор абсолютно другим голосом, глядя на мусор, который я навалила на ковер. Не думаю, что я когда-либо видела его настолько расстроенным.
— Что делаю?
Я не смогла удержаться.
— Врешь, — сказал он. — Зачем ты сочиняешь эти нелепые истории?
Я частенько сама об этом размышляла, и, хотя у меня имелся готовый ответ, я не чувствовала, что должна говорить ему об этом.
«Ну, — хотелось мне сказать, — есть среди нас те, кто создает все вокруг, ведь видимые и невидимые вещи осыпаются. Мы словно каменщики Вавилона, вечно в трудах, как сказано у Иеремии, подпираем стены града».
Разумеется, я сказала не это.
— Не знаю.
— Как я могу повлиять на тебя… — начал он, одновременно разворачивая бумажку и бросая на нее взгляд. — Где ты это взяла?
— В туфле Филлис Уиверн, — ответила я, помня, что не надо привлекать внимание к тому, что на самом деле это ботинок. — На правой ноге. Должно быть, вы просмотрели это.
Я понимала его дилемму: вряд ли он мог сказать своим людям — или начальству, — что он сам это нашел.
— Есть соединяющая дверь, — любезно объяснила я. — Я знала, что вы уже сделали фотографии и тому подобное, так что я просто проскользнула внутрь быстро осмотреться.
— Ты трогала что-нибудь еще?
— Нет, — сказала я, стоя перед ним с грязным платком, скомканным в ладони.
Пожалуйста, Боже и святой Генезий, покровитель актеров и пытаемых, пусть он не потребует, чтобы я отдала ему платок.
Сработало! Хвала вам обоим!
Позже я вознесу жертвоприношение в лаборатории — маленькую пирамидку из дихромата аммиака, возможно, водопад веселых искорок…
— Ты уверена? — спрашивал инспектор.
— Ну, — сказала я, понижая голос и осматривая коридор в обоих направлениях, чтобы убедиться, что нас не подслушивают, — я, правда, заглянула в ее сумочку. Вы нашли водительские права на имя Филлиды Лампман, конечно же?
Мне показалось, что инспектор сейчас снесет яйцо.
— Это все, — отрезал он и ушел.
17
— Мне нужен твой личный совет, — сказала я Даффи.
Это тактика, которая никогда не подводит.
Как всегда, она свернулась в библиотечном кресле, словно креветка, погруженная в своего Диккенса.
— Предположим, тебе нужно найти сведения о ком-то, — продолжила я. — С чего ты начнешь?
— С Сомерсет-хауса, — ответила она.
Моя сестрица острила. Я знала, как и все в королевстве, что Сомерсет-хаус в Лондоне — это место, где хранятся записи о всех рождениях, смертях и свадьбах, а также документы, завещания и прочие общественные документы. Отец однажды с мрачным видом указал нам на него из окна кэба.
— Кроме него, имею в виду.
— Я бы наняла детектива, — кисло сказала Даффи. — Теперь, пожалуйста, уходи. Ты разве не видишь, что я занята?
— Пожалуйста, Даффи. Это важно.
Она продолжала игнорировать меня.
— Я отдам тебе половину того, что у меня на сберегательной книжке.
Я вовсе не собиралась этого делать, но попытаться следовало. Для Даффи деньги означали книги, и, хотя в Букшоу имелось больше книг, чем в бесплатной библиотеке Бишоп-Лейси, для моей сестры этого недостаточно.
«Книги — словно кислород для ныряльщика, — однажды сказала она. — Отнимите их, и можно начинать считать пузырьки».
По тому, как дернулся уголок ее рта, я поняла, что она заинтересовалась моим предложением.
— Ладно, две трети, — сказала я.
С плохими намерениями ставки поднимать легко.
— Если это кто-то, — ответила она, не поднимая взгляда от книги, — то в «Книге пэров» Бурка.
— А если нет? Если это просто известный человек?
— В «Кто есть кто», — сказала она, ткнув пальцем в сторону книжной полки. — С тебя три фунта десять шиллингов и шесть пенсов, будь добра. Как только дороги расчистятся, я лично отведу тебя на почту и прослежу, чтобы ты не нарушила обещания.
— Спасибо, Даффи, — поблагодарила я. — Ты чудо.
Но было слишком поздно. Она уже начала погружаться в глубины Диккенса.
Я неспешно двинулась к книжным полкам. «Кто есть кто» о чем-то мне напомнило. Хотя я никогда не открывала ни один из его пухлых красных томиков, их даты, простирающиеся в прошлый век, были частью библиотечного пейзажа Букшоу.
Но как только я приблизилась, мое сердце упало. Широкая дыра в правой части второй полки показывала, что часть книг отсутствует.
— Куда подевались 1930-е и 1940-е годы? — спросила я.
Ответом было молчание.
— Ну же, Даффи. Это важно.
— Насколько важно? — поинтересовалась она, не поднимая глаз.
— Все, — сказала я.
— Что все?
— Мои сбережения на книжке.
(Обратите внимание на замечание насчет плохих намерений.)
— Обещаешь?
— Клянусь жизнью!
Я старательно перекрестилась и всей душой взмолилась о том, чтобы прожить так же долго, как старый Том Парр, чью могилу мы однажды видели в Вестминстерском аббатстве и который прожил до почтенных ста пятидесяти двух лет.
Даффи сделала вялый жест.
