Кто может что сказать? Воссоздание некоторых знаменитых фейерверков может компенсировать, хотя бы отчасти, то, что в то время могло стать национальным замешательством.
Пусть начнется спектакль!
Я смела снег с моих водостойких цветочных горшков и полезла в карман за зажигалкой. Если ветер ослабеет хотя бы на пару секунд, одной доброй искры будет достаточно — одной-единственной искры, чтобы запустить огненное представление, о котором будут говорить, когда я стану пожилой леди, кудахчущей над своими химическими котлами.
Я отступила на шаг назад, чтобы напоследок окинуть взглядом любовно приготовленные взрывчатые вещества.
Возможно, из-за того, что я щурила глаза от снега, я не сразу заметила вторую пару следов, тянущихся к двери.
Дед Мороз! — сначала подумала я. Он припарковал свои сани, прошел по крыше и вошел в дом через ту же дверь, из которой я вышла.
Но почему? Почему он не полез сразу через дымоход, как делал сотни лет?
Конечно же! Ясно как день! Дед Мороз — сверхъестественное существо, не так ли? Он знал о клее и обошел его! Но разве сверхъестественные существа оставляют следы на снегу?
Почему я не подумала о такой элементарной вещи раньше и не сэкономила силы?
Но погоди-ка! Разве я не приходила сюда сама раньше, чтобы расставить горшки с пиротехникой?
Разумеется! Ну ты и дура, Флавия!
Я смотрю на свои собственные следы.
Однако… эта мысль еще не успела оформиться, но я знала, что это не может быть правдой. Последний раз я была на крыше несколько часов назад. С учетом сильного ветра и снегопада мои ранние следы наверняка исчезли в считаные минуты. Даже свежие мои отпечатки уже начинали терять четкость.
Парой прыжков я переместилась к цепочке следов и сразу же увидела, что они идут от двери, а не к ней.
Кто-то кроме Флавии и Деда Мороза побывал на крыше.
И совсем недавно, если не ошибаюсь.
Более того, если я правильно прочитала следы, он до сих пор тут, прячется где-то в сугробах.
«Убегай изо всех сил!» — закричала древняя инстинктивная часть моего мозга, но я еще колебалась, не желая двигаться даже на дюйм, когда из-за дымохода будуара Харриет молча выступила темная фигура.
Она была одета в длинное старомодное пальто-авиатор, наполовину закрывавшее сапоги для верховой езды, высокий воротник поднят выше ушей. Глаза закрыты маленькими круглыми зелеными линзами старого кожаного шлема вроде тех, что Харриет носила, когда управляла самолетом, а руки в длинных жестких кожаных перчатках с крагами.
Первая моя мысль была о том, что это привидение — моя мать, и моя кровь заледенела.
Хотя всю свою жизнь я мечтала снова быть с Харриет, я не хотела, чтобы это произошло так. Не в маске и не на обдуваемой ветрами крыше.
Боюсь, я всхлипнула.
— Кто вы? — выдавила я.
«Твое прошлое», — мне показалось, что именно это прошептала фигура.
Или это просто ветер?
— Кто вы? — я спросила снова.
Фигура сделала угрожающий шаг ко мне.
Потом внезапно где-то в моей голове заговорил голос, так же спокойно, как диктор на «Би-би-си», читающий прогнозы погоды на Роколле, Шетландских и Оркнейских островах.
«Спокойно, — говорил он. — Ты знаешь этого человека, просто еще не поняла это».
Так оно и было. Хотя у меня была вся необходимая информация, я еще не сложила части головоломки воедино. Этот призрак — не более чем человек, одевшийся в костюм из студийного гардероба, кто-то, кто не хочет быть узнанным.
— Это бесполезно, мистер Лампман, — сказала я, обретая твердость. — Я знаю, что вы убили вашу мать.
Почему-то казалось неправильно называть его «Вэл».
— Вы и ваш сообщник прикончили ее и переодели в костюм, который она носила в фильме «Облаченная для смерти» — роль, которую вы обещали своей — как вы это называете? — любовнице.
Слова этой старой формулы, раздающиеся из моих уст, практически успокаивали меня — финальный обмен между хладнокровным убийцей и следователем, раскрывшим дело. Пришлось изрядно покопаться в «Тайнах кино» и «Серебряном экране», чтобы выяснить, как происходят эти финальные разоблачения. Я была горда собой.
Но недолго.
Фигура внезапно прыгнула, застав меня врасплох и чуть не опрокинув в снег. Только размахивая руками и неловко, вслепую отпрыгнув назад, я сумела остаться на ногах.
Нападающий блокировал мне путь к лестнице, так что бежать туда не имело смысла. Лучше найти безопасность на высоте, как кошка.
Я забралась, поскальзываясь, на подножие дымохода — то, что я не намазала клеем. Здесь я могу держаться одной рукой, а второй бить убийцу в лицо, если будет на то необходимость.
Он не заставил себя ждать.
С шипением разъяренной змеи нападающий вытащил из просторного кармана пальто палку, которую, полагаю, полиция именует дубинкой, и попытался ударить меня, промахнувшись на пару дюймов мимо моих ступней.
Бух! — стукнула дубинка, — и опять бух! Удары сыпались на кирпичный выступ подножия, издавая резкие тошнотворные звуки, как будто кости ломались.
Приходилось скакать, как горцу-танцору, чтобы мне не раздробили ноги.
За моей спиной, помнила я, на трубе гостиной были фитили пиротехники, может быть, в десяти футах от меня. Если бы я только могла до них дотянуться… поднести зажигалку к фитилю… позвать на помощь… остальное было бы предоставлено судьбе.
Но сейчас перчатки хватали меня за щиколотки, и я пиналась изо всех сил.
В какой-то момент я была вознаграждена за свои усилия: кожаная подошва моего ботинка стукнула по черепу врага, и фигура отпрянула с хриплым криком боли, хватаясь за лицо.
Воспользовавшись своим преимуществом, я перебралась к дальней стене трубы. Надеюсь, оттуда я смогу спрыгнуть на крышу незаметно.
Надо рискнуть. Выбора нет.
Я приземлилась легче, чем ожидала, и была уже на полпути к каминной трубе гостиной, когда нападающий засек меня и с яростным криком бросился по крыше, поднимая сапогами клубы снега по мере приближения.
Задыхаясь, я бросилась к дымоходу, который был больше предыдущего, и забралась в безопасное место, одной рукой копаясь в кармане в поисках зажигалки.
Фитили теперь были у меня под ногами. Если мне повезет, хватит одного щелчка.
Я присела и щелкнула зажигалкой, придерживая крышечку.
Клац!
И ничего.
Слишком поздно. Нападающий уже цеплялся за уступ, как обезумевшее животное, собираясь залезть ко мне. Если он это сделает, мне конец.
