— Рейд рассказал мне о своем выступлении в суде.
Я смотрю в пол. Не знаю, что я должен сказать.
— Знаю, иногда Рейд может быть таким… чурбаном. Знаю, что он ведет себя так, как будто ему принадлежит весь мир. Мне это известно лучше, чем другим, за исключением, может быть, тебя. Я также понимаю, что ты, Макс, задаешься вопросом, зачем тебе все это. — Лидди становится на колени и наклоняется ближе, волосы падают ей на лицо. Она кладет руку мне на щеку. Потом медленно меня целует. — Ты делаешь это ради меня, — шепчет она.
Я жду, что сейчас очнусь от этого дьявольского, но сладкого наваждения. Я уверен, что в любую минуту открою глаза и увижу перед собой врача, который пристально меня осматривает и сообщает, что после падения я надолго потерял сознание. Я хватаю Лидди за запястье, чтобы она не успела убрать руку с моей щеки. У нее теплая гладкая кожа.
Я отвечаю на ее поцелуй. Господи, да, я целую ее в ответ! Обхватываю ее голову руками и пытаюсь выплеснуть на нее то, что мне никогда не дозволено было говорить. Я жду, что она отстранится, ударит меня, но в этом новом мире достаточно места для нас двоих. Я хватаюсь за край ее рубашки и приподнимаю, чтобы ее ноги переплелись с моими. Потом стягиваю свою рубашку, чтобы Лидди могла поцелуями убрать соль с моих лопаток. Я укладываю ее на пол. Я люблю ее.
Позже, когда возвращается реальность, я чувствую твердый кафель под бедром и тяжесть ее тела, обвивающего меня, и меня охватывает проклятая паника.
Всю свою жизнь я мечтал стать таким, как мой брат. И вот я им стал.
Как и Рейд, я хочу иметь то, что мне не принадлежит.
Я просыпаюсь один на полу в кухне, в трусах, надо мной стоит Рейд.
— Смотри-ка, явился! — говорит он. — Я же говорил Лидди, что у тебя девять жизней. — Одет он безукоризненно, в руках чашка кофе. — Давай скорее в душ, или опоздаешь в суд.
— А Лидди где?
— Заболела, — отвечает Рейд. — Наверное, лихорадит. Она хотела остаться дома, но я напомнил, что она следующий свидетель.
Я хватаю одежду и бегу наверх. Мне следовало внять словам Рейда и одеться, но вместо этого я стучу в закрытую дверь супружеской спальни.
— Лидди! — шепчу я. — Лидди, что с тобой?
Дверь приоткрывается. Лидди стоит в халате. Она крепко придерживает его у воротника, как будто я никогда не видел того, что под ним. Щеки у нее пунцовые.
— Мне нельзя с тобой разговаривать.
Я просовываю ногу в щель, чтобы она не могла захлопнуть дверь.
— Все должно было быть не так. Вчера ночью ты…
— Согрешила, — перебивает Лидди, и ее глаза наполняются слезами. — Вчера ночью я была замужем. Я и сейчас замужем, Макс. И хочу ребенка.
— Мы можем все решить. Мы можем сказать суду…
— Что сказать? Что ребенок должен достаться паре, в которой жена изменяет своему мужу? В которой жена любит своего деверя? Макс, вряд ли окружающие видят традиционную семью такой.
Но последнее предложение я уже не слышу.
— Ты меня любишь?
Она втягивает голову в плечи.
— Человек, которого я полюбила, готов отдать мне самое дорогое — своего ребенка. Человек, которого я полюбила, любит Господа так же сильно, как и я. Человек, которого я полюбила, никогда бы не посмел обидеть своего брата. Макс, вчерашней ночи не было. Потому что в противном случае ты уже больше не тот человек.
Она захлопывает дверь, но я продолжаю стоять, не в силах пошевелиться. По коридору эхом разносится звук приближающихся шагов Рейда. Он обнаруживает меня перед дверью своей спальни, хмурится и смотрит на часы.
— Ты еще не готов?
Я сглатываю.
— Нет, — отвечаю я. — Похоже, не готов.
Сидя за свидетельской трибуной, Лидди не может унять дрожь. Она зажала руки между коленями, но я все равно вижу, как она содрогается всем телом.
— Я всегда мечтала стать матерью, — говорит она. — В старших классах мы с подружками даже придумывали имена своим будущим детям. Я планировала завести детей, еще даже будучи не замужем.
Когда она произносит «не замужем», ее голос срывается.
— У меня идеальная жизнь. У нас с Рейдом есть красивый дом, он прилично зарабатывает, вкладывая ценные бумаги. Но, как сказано в Библии, цель любого брака — это дети.
— Вы с мужем пытались зачать ребенка? — спрашивает Уэйд.
— Да. На протяжении нескольких лет. — Она опускает глаза. — Мы даже стали рассматривать возможность усыновления в рамках программы «Снежинка». Но потом Макс… Макс сделал нам другое предложение.
— У вас близкие отношения с деверем?
Кровь отливает от лица Лидди.
— Да.
— Как вы отреагировали, когда он рассказал о своем желании отдать вам с мужем своих нерожденных детей?
— Я подумала, что Господь услышал мои молитвы.
— Вы спрашивали у него, почему он не хочет сам воспитывать детей? Возможно, в будущем?
— Рейд спрашивал у него, — признается Лидди. — И Макс ответил, что, по его мнению, из него выйдет плохой отец. Слишком много ошибок он совершил в жизни. Он хотел, чтобы его дети росли рядом с матерью и отцом, которые бы… любили друг друга.
— У вас есть опыт общения с детьми?
Впервые за все время, пока она сидит на месте свидетеля, Лидди приободряется.
— Я руковожу воскресной школой при нашей церкви. А летом организовываю при церкви детский лагерь. Я люблю детей.
— Если суд сочтет вас достойными родителями для этих нерожденных детей, — спрашивает Уэйд, — как вы будете их воспитывать?
— Чтобы они стали добрыми христианами, — отвечает Лидди. — Чтобы не грешили. — При этих словах она поникает. — Простите, — всхлипывает она.
Сидящая через проход от меня Зои фыркает. Сегодня она в черном, как будто носит траур. Она сверлит Лидди глазами, словно та антихрист.
Уэйд достает из нагрудного кармана малиновый шелковый платок и протягивает его Лидди, чтобы она вытерла слезы.
— Свидетель ваш, — говорит он, поворачиваясь к адвокату Зои.
Анжела Моретти встает и поправляет полы жакета.
— Что вы можете дать этим эмбрионам, чего не может дать им биологическая мать?
— Возможности, — отвечает Лидди. — Крепкую христианскую семью.
— Следовательно, вы считаете, что деньги — это единственное, что нужно для воспитания детей?
— Разумеется, нет. Они будут жить в любящей семье.
— Когда вы в последний раз проводили время с Зои и Ванессой?
— Я не… никогда…
— Следовательно, вам неизвестно, какой любовью наполнен их дом, не так ли?
