— Я сторож. Должен все знать.
Лифт доставляет нас в коридор рядом с кабинетом секретаря. Анжела петляет по лабиринту коридоров, пока мы не оказываемся перед входом в наш зал. Перед дверью в буквальном смысле живая стена из спин репортеров, которые ждут, что мы появимся на ступеньках у здания суда.
А мы уже стоим за спинами у этих идиотов.
Сейчас, как никогда, я испытываю к Анжеле огромное уважение.
— Пойди купи себе батончик или что-нибудь перекусить, — советует она. — Тебя не заметят, о тебе не вспомнят, пока в суд будет входить Престон. За тобой не будут охотиться журналисты.
Поскольку меня еще не допускают в зал суда, предложение звучит вполне разумно. Я вижу, как она без помех заводит Зои в зал и, пока прибывают представители истца, незамеченной скрывается в коридоре.
Я открываю пачку печенья «Натер Баттерз», но меня начинает подташнивать. Правда в том, что я не сильна в публичных выступлениях. Именно поэтому я работаю школьным психологом, а не стою перед целым классом. Способность Зои сидеть на стуле и петь, разрывая душу на части, вызывает у меня благоговейный трепет. Но с другой стороны, когда Зои под завязку загружает посудомоечную машинку, мое сердце тоже замирает.
— Ты сможешь, — шепчу я себе под нос и подхожу к двойным дверям, где меня уже ожидает судебный пристав.
Я прохожу все формальности — клянусь на Библии, называю свое имя и адрес. Ко мне подходит Анжела, которая выглядит намного более собранной и напряженной, чем когда находится вне зала суда.
— Где вы проживаете, мисс Шоу?
— В Уилмингтоне.
— Вы в данное время работаете? — спрашивает Анжела.
— Я работаю школьным психологом в средней школе.
— Что входит в ваши обязанности?
— Давать рекомендации ученикам старших классов, с девятого по двенадцатый. Контролировать их успеваемость. Следить, нет ли у них проблем дома, особо обращать внимание на депрессивные состояния, злоупотребление спиртным или наркотиками. Я помогаю школьникам поступить в колледж, заполнить необходимые документы.
— Вы замужем?
— Да, — улыбается она. — Я состою в браке с Зои Бакстер.
— У вас есть дети?
— Пока нет, но я надеюсь, что будут, после решения этого суда. Мы хотим, чтобы я выносила эмбрионы, которые биологически принадлежат Зои.
— У вас был опыт общения с маленькими детьми?
— Относительно небольшой, — отвечаю я. — Время от времени я сидела по выходным с соседскими детьми. Но, насколько мне известно от подруг, дети — это испытание огнем, сколько бы книг доктора Бразелтона ты ни прочитал.
— Сможете ли вы с Зои содержать этого ребенка финансово?
— Мы обе работаем и будем продолжать это делать. К счастью, при нашей работе возможен гибкий график. Мы планируем принимать одинаковое участие в воспитании ребенка. К тому же мама Зои живет от нас всего в десяти минутах езды и готова нам помогать.
— Какие у вас отношения, если таковые вас связывают, с Максом Бакстером?
Я вспоминаю нашу вчерашнюю ссору. Я навсегда буду связана с ним через Зои. Навсегда останутся частички ее сердца, которые она когда-то уже отдала кому-то другому.
— Он бывший муж моей супруги, — спокойно отвечаю я. — Он биологический отец этих эмбрионов. Я с ним лично не знакома. Знаю только по рассказам Зои.
— Вы позволите ему контактировать с ребенком, если таковой родится?
— Если он захочет.
Анжела смотрит прямо мне в глаза.
— Ванесса, есть ли причины, — спрашивает она, — по которым вас нельзя было бы считать достойным опекуном ребенку?
— Абсолютно никаких, — отвечаю я.
— Свидетель ваш, — поворачивается Анжела к Уэйду Престону.
Сегодня он вырядился как никогда, — можете мне поверить, если уж я отпускаю комментарии по поводу одежды, значит, это действительно нечто ужасное. На нем была рубашка в фиолетовую и белую клетку. Галстук в черную и сиреневую полоску. Черный пиджак отливал немного серым, немного серебром, немного фиолетовым. И тем не менее все, что давно было признано анахронизмом лихих восьмидесятых, благодаря его автозагару и побрякушкам смотрелось как оживший разворот мужского журнала «Джи-Кью»
— Мисс Шоу, — начинает он, и я опускаю глаза, чтобы посмотреть, не тянется ли за ним маслянистый след. — Ваши работодатели знают, что вы лесбиянка?
Я расправляю плечи. Хочет войны — он ее получит!
В конце концов, я что, зря красила губы?
— Я не кричала об этом на каждом углу. Учителя в учительской обычно не обсуждают свою сексуальную жизнь. Но я этого и не скрывала.
— По-вашему, родители не имеют права знать, какого рода психологическую помощь получают их дети? — При слове «помощь» он презрительно усмехается.
— Кажется, никто не жалуется.
— Вы когда-нибудь говорили с их детьми о сексе?
— Если ученики сами затрагивали эту тему. Некоторые приходят ко мне из-за проблем со сверстниками. Некоторые даже признались, что, возможно, являются геями.
— Значит, вы вербуете этих невинных подростков в свои ряды? — стоит на своем Престон.
— Естественно, нет. Но я даю им возможность выговориться, когда окружающие… — я выдерживаю эффектную паузу, — не слишком толерантно к ним относятся.
— Мисс Шоу, вы показали во время прямого допроса, что считаете себя достойным опекуном ребенка, это так?
— Да, — подтверждаю я.
— Вы утверждаете, например, что в состоянии справиться с любой проблемой?
— Можете в это поверить.
— Хотел бы напомнить, что вы находитесь под присягой, — говорит Престон.
На что, черт побери, он намекает?
— Разве вас в две тысячи третьем году не помещали на неделю в психиатрическое отделение клиники Блэкстоуна?
Я замираю.
— Произошел некий разрыв отношений. Я добровольно на неделю легла в клинику, чтобы справиться со стрессом. Меня пролечили, больше подобного не повторялось.
— Следовательно, у вас был нервный срыв.
Я облизываю губы и чувствую воск от помады.
— Это преувеличение. Мне поставили диагноз «истощение».
— Неужели? И все?
Я вздергиваю подбородок.
— Да.
— Следовательно, вы утверждаете, что не хотели покончить с собой?
Зои прижимает руку ко рту. «Лицемерка», — наверное, думает она после вчерашней ссоры.
Я поворачиваюсь к Уэйду Престону и смотрю ему в глаза.
— Нет, естественно.
Он протягивает руку. Бен Бенджамин вскакивает из-за стола истца и передает ему документ.
