— Я бы хотел приобщить это лишь для уточнения диагноза, — произносит Престон, передавая копию секретарю суда, чтобы тот поставил печать, а потом протягивает копию мне и Анжеле.
Это медицинские выписки из Блэкстоуна.
— Протестую! — кричит Анжела. — Я первый раз вижу эти документы. Представить себе не могу, как мистеру Престону удалось получить их законным путем, поскольку это конфиденциальная информация…
— Миссис Моретти может ознакомиться со своим экземпляром, — предлагает Престон.
— Ваша честь, согласно закону о соблюдении врачебной тайны, я должна была получить данные документы за три недели до того, как приобщать их к делу. Мисс Шоу даже не является стороной этого процесса. Эти документы никоим образом не могут быть приняты в зале суда.
— Я не прошу приобщить их к вещественным доказательствам, — заявляет Престон. — Я использую их для того, чтобы обвинить свидетеля в лжесвидетельстве. Поскольку мы обсуждаем вопрос о возможном опекунстве, полагаю, крайне важно знать, что эта женщина не только лесбиянка — она еще и лгунья.
— Протестую! — еще громче кричит Анжела.
— Если миссис Моретти требуется небольшой перерыв, чтобы просмотреть документы, мы готовы дать ей несколько минут…
— Не нужен мне перерыв, вы, пустозвон! У меня нет ни малейшего сомнения в том, что эти документы не только не имеют отношения к делу, но и получил их мистер Престон незаконно. Он пришел в зал суда с грязными руками. Не знаю, как поступают в Луизиане, но здесь, в Род-Айленде, у нас есть закон, защищающий граждан. А сейчас права мисс Шоу бесстыдно нарушаются.
— Ваша честь, если свидетель согласна отказаться от своих показаний и признать, что предпринимала попытку самоубийства, я с радостью сниму эти документы с рассмотрения, — говорит Престон.
— Хватит! — вздыхает судья. — Я разрешу приобщить эти документы исключительно с целью установления истины. Однако прежде я хотел бы, чтобы сторона истца объяснила, как они к ней попали.
— Их подсунули под дверь моего гостиничного номера, — отвечает Уэйд Престон. — Пути Господни неисповедимы.
Сильно сомневаюсь, что Бог воспользовался копировальной машиной в Блэкстоуне.
— Мисс Шоу, я повторяю свой вопрос: в клинику Блэкстоуна в две тысячи третьем году вас привела попытка совершить самоубийство?
Я чувствую, как пульсирует кровь, и заливаюсь краской.
— Нет.
— Значит, вы случайно проглотили целую упаковку тайленола?
— У меня была депрессия. Я не собиралась сводить счеты с жизнью. Это было очень давно. Сейчас у меня абсолютно другая жизнь. Откровенно говоря, я не понимаю, почему вы вообще занимаетесь этой охотой на ведьм.
— Справедливо ли утверждение, что восемь лет назад вы были расстроены? У вас случился кризис?
— Да.
— Произошло нечто такое, что настолько привело вас в замешательство, что вы оказались в больнице?
Я опускаю глаза.
— Наверное.
— Зои Бакстер заявила, что у нее был рак. Вам известно об этом?
— Да. Но сейчас она здорова.
— Рак имеет отвратительную привычку возвращаться, не так ли? Мисс Бакстер вновь может заболеть раком, правда?
— Как и вы, — отвечаю я.
«Желательно в ближайшие три минуты».
— Это ужасное предположение, — ведет свое Престон, — но мы должны рассмотреть все возможности. Давайте представим, что у мисс Бакстер вновь диагностируют рак. Вы расстроитесь, не так ли?
— Я буду раздавлена.
— Настолько, что может случиться очередной срыв, мисс Шоу? Очередной флакон тайленола?
Анжела вскакивает с протестом.
Уэйд Престон качает головой и спрашивает:
— В таком случае, мисс Шоу, кто позаботится об этих бедных детях?
Как только я покидаю свидетельскую трибуну, судья объявляет перерыв. Когда я прохожу в зал суда, Зои встает и обнимает меня.
— Мне очень жаль, — шепчет она.
Я знаю, она думает о Люси. О том, что я превысила полномочия школьного психолога, чтобы найти для этой девочки то, что сможет удержать ее в этом мире. И сейчас задается вопросом: неужели я увидела в этой девочке себя?
Краем глаза я замечаю фиолетовую вспышку. По проходу гордо вышагивает Уэйд Престон. Я мягко отстраняюсь от Зои.
— Я сейчас.
Я иду за ним в коридор, но держусь в сторонке, пока его приветствуют прихожане, пока он сыплет остротами с журналистами. Он насвистывает, он настолько доволен собой, что даже не замечает, что его преследует тень. Он поворачивает за угол и толкает дверь в мужской туалет.
Я вхожу следом за ним.
— Мистер Престон! — окликаю я.
Он удивленно приподнимает брови.
— В чем дело, мисс Шоу? Мне казалось, что люди, ведущие ваш образ жизни, никогда бы не перепутали уборные и не вошли в дверь, на которой изображен мужчина.
— Знаете, я педагог, а вам, мистер Престон, крайне необходим урок хороших манер.
— Вы так думаете?
— Да. — Я бросаю быстрый взгляд под двери кабинок: к счастью, мы в туалете одни. — Во-первых, о гомосексуализме. Это не стиль жизни. Я такой родилась. Во-вторых, я не выбирала влечение к женщинам. Меня просто к ним влечет. А вы сами выбрали влечение к женщинам? Это происходило во время пубертатного периода? Или когда вы закончили школу? Неужели это был один из вопросов выпускного экзамена? Нет. Гомосексуальность, как и гетеросексуальность, — это невозможность выбора. И я знаю это, потому что никто по доброй воле не захотел бы быть геем. Зачем подвергать себя насмешкам, обидным словам и физическому насилию, с которыми я столкнулась? Разве бы я хотела, чтобы на меня смотрели свысока и навешивали ярлыки такие люди, как вы? Зачем мне добровольно выбирать, как вы это называете, «стиль жизни», который так тернист? Честно говоря, я не верю, что человек, столько поездивший по миру, как вы, мистер Престон, остается таким зашоренным.
— Мисс Шоу, — вздыхает он. — Я помяну вас в своих молитвах.
— Как трогательно! Но поскольку я атеистка, это не имеет никакого значения. На самом деле я надеюсь, что вы все же прочтете о гомосексуализме что-нибудь посвежее, чем Библия, на которую вы ссылаетесь. После пятисотого года нашей эры на интересующую вас тему написано очень много.
— Вы уже закончили? Потому что я пришел сюда не просто так…
— Еще нет. Я еще много кем не являюсь, мистер Престон. Я не педофил. Я не футбольный тренер, не байкерша, равно как не все геи-мужчины парикмахеры, флористы или дизайнеры интерьеров. Во мне нет ничего аморального. Но знаете, кем я все же являюсь? Интеллигентным, толерантным, умеющим воспитывать детей человеком. Совершенно не похожим на вас. Но от этого я не становлюсь хуже, — говорю я. — Таким людям, как я, не нужно подстраиваться под окружающих. Необходимо просто, чтобы такие, как вы, расширили свой кругозор.
