— Сам доберусь, — отвечаю я.
Зои когда-то настаивала, чтобы я бросил серфинг. Она не понимала моего увлечения, не понимала, почему я не могу проехать мимо пляжа, когда на море волны. «Макс, пора взрослеть, — говорила она. — Какие могут быть дети, если ты сам еще ребенок?»
Неужели она права?
Во всем права?
Я представил себе, как шериф приезжает к ней домой. «Зои Бакстер?» — спросит он. Она кивнет. «Вам повестка». Потом он уйдет, а она останется стоять, сжимая в руках небольшой голубой конверт, — возможно, она знала, что рано или поздно это произойдет, но тем не менее это все равно как удар в спину.
Я сижу в грузовике, но меня продолжает бить дрожь, хотя я включил обогреватель на максимум. После колебания я протягиваю руку к бардачку. Там лежит бутылочка «Джагермейстера», исключительно для медицинских целей. Такое постоянно показывают в кино: человек с обморожением, например, упавший с моста в воду или слишком долго пробывший на холоде… они все сбиты с толку и трясутся от страха, пока не выпьют рюмочку, чтобы согреть кровь.
Один глоток — и они здоровы.
Два месяца спустя
Если бы не мусоровоз, я бы пропустил день суда.
Я, вздрогнув, просыпаюсь, когда слышу резкие звуки клаксона, вскакиваю и ударяюсь головой о крышу автомобиля. Мусоровоз сдает задом к мусорному контейнеру, у которого я припарковал машину, и поддевает его своими зубцами за металлические петли, чтобы поднять бак. Я понимаю одно: мусоровоз издает такие звуки, как будто настал чертов конец света.
Стекла в машине запотевают, я дрожу от холода, поэтому завожу мотор и включаю обогреватель стекол. Вот тут-то я и понимаю, что сейчас не шесть утра, как мне казалось, а восемь тридцать четыре.
Через двадцать шесть минут у меня бракоразводный процесс.
У меня, по всему выходит, не остается времени вернуться к Рейду и принять душ. К тому же придется побить мировой рекорд скорости, чтобы добраться до окружного суда Кента вовремя.
— Черт! — ругаюсь я под нос, разворачивая машину и срываясь со стоянки какого-то банка, где я, по всей видимости, уснул вчера ночью. Тут за углом ирландский паб, он работает до трех утра. Я смутно помню компанию парней, которые устраивали мальчишник; меня пригласили выпить с ними текилы.
К счастью, еще не выпал снег, поэтому и грузовик не перевернулся на шоссе. Я паркуюсь в неположенном месте, тут и парковаться-то запрещено (не очень умный поступок рядом с судом, но что мне остается делать?), и вбегаю как угорелый в здание суда.
— Простите, — бормочу я.
Моя голова раскалывается, пока я бегу по лестнице в зал заседания, где председательствует судья Мейерс. Налетаю на женщину с двумя детьми и адвоката, который изучает дело.
— Прошу прощения… простите…
Опускаюсь на скамью в последнем ряду. Я истекаю пoтом, рубашка торчит из брюк. У меня не было времени, чтобы побриться. Даже просто умыться. Я нюхаю свои рукава, от которых пахнет вчерашней вечеринкой.
Когда я вновь поднимаю голову, то замечаю ее недоуменный взгляд.
Зои выглядит так, как будто она все эти семьдесят семь дней тоже не спала. Под глазами черные круги. Она такая худенькая. Ей достаточно одного взгляда на мое лицо, волосы, одежду — и она все понимает. Она знает, чем я занимался.
Она отворачивается и смотрит прямо перед собой.
Я чувствую, как эта неприязнь прожгла в моей груди дыру. Единственное, к чему я всегда стремился, — быть достойным Зои, но все испортил. Я не мог дать ей детей, о которых она мечтала. Не мог дать ей ту жизнь, которую она заслуживала. Я не тот мужчина, которого она себе придумала.
Встает секретарь и начинает зачитывать список:
— Маллой против Маллой.
Поднимается адвокат.
— Мы готовы, Ваша честь, можем начать слушания.
— Джоунс против Джоунс?
Встает еще один адвокат.
— В принципе готовы.
— Кейзен против Кейзен?
— Ваша честь, прошу назначить новую дату слушания. Например, восемнадцатое декабря.
— Горовиц против Горовиц, — продолжает зачитывать секретарь.
— У меня ходатайство, Ваша честь, — отвечает очередной адвокат. — Я могу подойти?
— Бакстер против Бакстер?
Я не сразу понимаю, что секретарь называет мое имя.
— Да, — говорю я, вставая.
Зои тоже встает, как будто нас через зал связывает некая нить.
— Здесь, — отвечаю я, — присутствует.
— Вы сами будете представлять свои интересы, сэр? — интересуется судья Мейерс.
— Да, — отвечаю я.
— Ваша жена здесь?
Зои откашливается.
— Да.
— Вы сами будете представлять свои интересы, миссис? — задает вопрос судья.
— Да, — говорит Зои.
— Вы готовы сегодня начать бракоразводный процесс?
Я киваю. На Зои я не смотрю, чтобы не видеть, кивает ли она.
— Если вы сами представляете свои интересы, — поясняет судья Мейерс, — следовательно, вы сами себе адвокаты. Это означает, что вы обязаны сами изложить суть своих требований, если хотите начать бракоразводный процесс сегодня. Я настоятельно рекомендую вам наблюдать за другими представителями истца и ответчика, чтобы уяснить процедуру, потому что за вас я этого сделать не смогу. Это ясно?
— Да, Ваша честь, — уверяю я, хотя с таким же успехом она могла бы изъясняться и на португальском.
Нас повторно вызвали лишь спустя два часа. А это означает, что я мог бы принять душ, поскольку, несмотря на то что присутствовал при пяти разводах, все равно понятия не имел, что я должен делать. Я прошел на свидетельское место в передней части зала суда. Один из приставов в форме подошел ко мне с Библией.
— Мистер Бакстер, вы клянетесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Господь?
Краем глаза я замечаю, как секретарь показывает Зои, чтобы та заняла место за столом в первом ряду.
— Клянусь, — произношу я.
Смешно, не так ли, что приходится произносить одни и те же слова и когда женишься, и когда разводишься?
— Пожалуйста, назовите для протокола свое имя…
— Макс, — отвечаю я. — Макс Бакстер.
Судья скрещивает руки на столе.
— Мистер Бакстер, вы зарегистрировали свою явку?
Я непонимающе смотрю на судью.
— Шериф, мистер Бакстер зарегистрировал явку? Мистер Бакстер, вы хотите сегодня развестись?
— Да.
— И вы сами представляете свои интересы?
