Я закрываю глаза.
— Из слов пастора Клайва я понимаю, что вы с Зои потеряли много детей, когда пытались забеременеть, — ведет свое Уэйд. — Включая и того, что был почти доношен.
Я чувствую, что у меня в горле стоит ком.
— Да.
— Что ты чувствовал, когда он умер?
Я прижимаю большие пальцы к уголкам глаз. Я не хочу плакать. Не хочу, чтобы они видели мои слезы.
— Адскую боль.
— Если ты испытывал подобное, когда потерял одного ребенка, — спрашивает Уэйд, — как же ты будешь чувствовать себя, когда потеряешь еще троих?
«Прости», — думаю я и даже не понимаю, перед кем сейчас извиняюсь.
— Хорошо, — бормочу я.
— Прошу прощения?
— Хорошо, — повторяю я, поднимая взгляд на Уэйда. — Что мы предпримем дальше?
Когда я возвращаюсь домой после встречи, Лидди крутится в кухне. Печет черничный пирог, хотя сейчас совсем не сезон для ягод. Этот пирог мой любимый.
Она и тесто делает сама. Зои никогда сама не месила тесто. Она считала это бессмысленным занятием, когда компания «Пиллсбери» уже сделала за тебя всю тяжелую работу.
— Это называется «для выполнения особого поручения», — объясняю я. — И означает, что Уэйд Престон, будучи адвокатом из другого штата, имеет право представлять меня в суде, потому что у него есть определенный опыт в этой сфере.
— Значит, у тебя два адвоката? — спрашивает Лидди.
— Наверное. Я еще не встречался с Беном Бенджамином, но Уэйд утверждает, что он знаком с судьями в этом штате и поможет мне разработать лучшую стратегию. Раньше он работал секретарем у судьи О’Нила, и есть шанс, что это дело будет слушаться под его председательством.
Лидди склоняется над столом, раскатывая тесто между двумя слоями пленки. Шарик превращается в идеальный круг, который она подбрасывает и опускает в керамическую форму для выпекания.
— Звучит слишком запутанно.
— Да, но они знают свое дело.
Я не хочу, чтобы она волновалась по этому поводу. Хочу, чтобы она верила: все будет так, как она того желает. Позитивный настрой так же важен, как и проходимость труб, когда речь идет о беременности. По крайней мере, так раньше утверждала гинеколог Зои.
Лидди ложкой выкладывает начинку — из ягод, которые она не дает мне «подъедать», сахара и какого-то белого порошка, но не муки, — на тесто. Сверху она кладет несколько кусочков масла. Потом достает из холодильника второй комок теста, чтобы раскатать верхний слой.
Лидди поднимает пищевую пленку, но, вместо того чтобы раскатывать тесто, сгибается, опирается на стол и закрывает лицо руками.
Она рыдает.
— Лидди! Что случилось?
Она качает головой, отмахиваясь от меня.
Меня охватывает паника. Я должен позвонить Рейду! Должен позвонить в 9-1-1!
— Со мной все в порядке, Макс, — сдавленным голосом произносит она. — Честно.
— Но ты же плачешь!
Она поднимает на меня взгляд. Ее глаза — цвета морских камешков, которые находят на берегу, а потом носят в кармане.
— Потому что я счастлива. Ты сделал меня невероятно счастливой.
Я не понимаю, о чем она говорит, как не могу понять, что чувствую, когда она на секунду прижимается ко мне. Лидди поспешно обнимает меня, возвращается к пирогу и раскатывает тесто, как будто Земля только что не перестала вращаться.
У Бена Бенджамина маленькие круглые очки и напоминающий узкую воронку рот. Он сидит напротив меня в конференц-зале церковного офиса и записывает все, что я говорю, как будто позже будет проходить викторина.
— Как вы разделили имущество? — спрашивает он.
— Каждому свое.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, Зои забрала свои музыкальные инструменты, я забрал свой садовый инвентарь. Мы решили, что каждый погашает свои долги. Дoма и другой недвижимости у нас не было.
— В своем окончательном решении вы касались вопроса эмбрионов?
— Нет. Нам не приходило в голову, что они тоже имущество.
Уэйд подается вперед.
— Разумеется, нет. Они — люди.
Бен делает пометку в своем блокноте.
— Следовательно, когда вы сами представляли себя в суде, оба допустили добросовестное заблуждение. Вы забыли во время бракоразводного процесса обсудить судьбу этих маленьких… людей… находящихся замороженными в пробирках. Верно?
— Видимо, да, — соглашаюсь я.
— Нет, вы уверены в этом, — поправляет меня Бен. — Потому что именно с этого мы и начнем дело. Вы не понимали, что во время развода необходимо было поднять и этот вопрос, поэтому мы подаем иск в суд по семейным делам.
— А что, если Зои первая подаст иск? — спрашиваю я.
— Поверьте мне, — заверяет Уэйд, — клиника и пальцем не пошевелит, не получив согласие от вас обоих или до решения суда. Но я собираюсь позвонить в клинику и убедиться в этом.
— Но даже если мы обратимся в суд, не решит ли судья, что я просто затеял склоку, а на самом деле хочу отдать своих детей? Я к тому, что Зои хочет забрать их себе.
— Это неопровержимый аргумент, — соглашается Бен, — но только вы оба имеете равные права на эти эмбрионы…
— На нерожденных детей, — поправляет Уэйд.
Бен вскидывает голову.
— Верно. Детей. У вас столько же прав распоряжаться их судьбой, как и у вашей бывшей жены. Даже если бы вы захотели их уничтожить…
— Чего он, разумеется, не хочет, — вносит свою лепту пастор Клайв.
— Разумеется, но если бы захотел, то суд вынужден был бы уважать ваше решение.
— Суд больше всего печется об интересах ребенка, — добавляет Уэйд. — Ты слышал этот термин. А здесь приходится выбирать между традиционной христианской семьей и союзом людей, который даже близко не подходит под это описание.
— Мы вызовем в качестве свидетелей вашего брата с женой. Они станут главным и весомым аргументом в суде, — говорит Бен.
Я провожу ногтем большого пальца по выемке на столе. Вчера вечером Лидди с Рейдом подыскивали в Интернете имя ребенку. «Джошуа — звучит красиво», — сказал Рейд. Лидди предложила назвать Мейсон. «Слишком современное», — возразил Рейд. На что Лидди ответила: «А что думает Макс? Он должен сказать свое слово».
Я кладу ладони на стол.
— Кстати, о суде… Наверное, следовало обговорить это раньше, но я не могу позволить себе нанять даже одного адвоката, не говоря уже о двух.
Пастор Клайв кладет руку мне на плечо.
— Об этом можешь не беспокоиться, сынок. Церковь берет все расходы на себя. В конце концов, этот процесс привлечет к нам повышенное внимание.
