Мы с Лидди много спорили о том, снискали ли Джек Николсон и Джонатан Демми любовь зрителей благодаря успеху в фильмах ужасов; о влиянии «Психо» на цензуру.
— Ты ее совсем не знаешь, — возразил я. — Она… она…
Я как раз свернул к дому, и мои слова повисли в воздухе.
Зои выскочила из грузовика. Мело так сильно, что за ее спиной образовалась белая пелена.
— Святая? — подсказала она. — Ты это слово подыскивал? Что ж, Макс, я не такая. Я женщина из плоти и крови, и меня сейчас вырвет.
Она хлопнула дверцей и бросилась в дом. Взбешенный, я выкрутил рулевое колесо и помчался по улице.
Благодаря кануну Рождества и сильному снегопаду, похоже, я был единственный на дороге. Все было закрыто, даже «Макдоналдс». Представить, что я остался последним человеком во вселенной, было легко, поэтому с уверенностью могу сказать, что именно такое чувство меня и посетило.
Остальные мужчины занимались тем, что собирали велосипеды и гимнастические снаряды для своих чад, чтобы те, проснувшись в рождественское утро, несказанно удивились, но я не мог даже зачать ребенка.
Притормозив на пустой автостоянке у торгового центра, я наблюдал за снегоуборочной машиной. И вдруг вспомнил, как Лидди впервые увидела снег.
Я полез за своим сотовым и набрал номер брата, потому что знал, что именно Лидди снимет трубку. Я хотел только услышать ее «да» и повесить трубку.
— Макс? — удивилась она, и я поморщился: я совершенно забыл об определителе номера.
— Привет, — сказал я.
— Что-то случилось?
Было десять часов вечера, мы уехали в разгулявшуюся снежную бурю. Разумеется, она всполошилась.
— Я должен тебя кое о чем спросить, — сказал я.
«Ты знаешь, что от тебя в комнате становится светло? Ты когда-нибудь думала обо мне?»
И тут я услышал вдалеке голос Рейда.
— Дорогая, ложись в кровать. Кто звонит так поздно?
И ответ Лидди:
— Это всего лишь Макс.
«Всего лишь Макс».
— Так о чем ты хотел спросить? — поинтересовалась Лидди.
Я закрыл глаза.
— Я там… у вас шарф не оставлял?
Она обратилась к Рейду:
— Милый, ты шарфа Макса не видел? — Последовал обмен фразами, но слов я разобрать не смог. — Прости, Макс, шарфа мы не находили. Но мы поищем.
Через полчаса я вошел в квартиру. Свет над печкой продолжал гореть, а в углу гостиной светилась небольшая елочка, которую Зои купила и украсила сама. Моя жена решительно настояла на том, чтобы елочка была живая, несмотря на то, что нужно было затянуть ее по лестнице на второй этаж. В этом году она привязала к веткам две белые атласные гирлянды. Сказала, что каждая знаменует собой желание, которое она загадала на следующий год.
Единственная разница между загадыванием желания и молитвой в том, что в первом случае ты полагаешься на космос, а во втором просишь помощи свыше.
Зои спала на диване, свернувшись калачиком под одеялом. На ней была пижама с изображением снежинок. По лицу было видно, что она плакала.
Я поцеловал ее и разбудил.
«Прости, — прошептала она мне в губы, — мне не стоило…»
«Мне тоже», — извинился перед ней я.
Продолжая покрывать Зои поцелуями, я просунул руку ей под пижаму. Ее кожа была такой горячей, что обжигала ладони. Она запустила пальцы мне в волосы и обхватила меня ногами. Я знал каждый шрам на ее теле, каждую морщинку, каждый изгиб. Они были своеобразными метками на дороге, по которой я ездил всю жизнь.
Той ночью мы настолько отдались страсти, что, похоже, забыли о главной цели — зачатии ребенка. Только это было иллюзией.
Я помню, что мои сны были исполнены желания, хотя когда я проснулся, то не мог вспомнить ни одного.
К тому времени, когда Лидди прибывает туда, куда и собиралась, хмель слетел с меня окончательно. Я был необычайно зол на себя и на весь мир. Как только Рейд узнает, что меня остановила полиция за вождение в нетрезвом виде, он обязательно сообщит об этом пастору Клайву, а тот расскажет Уэйду Престону, который прочтет мне лекцию о том, как легко проиграть суд. Когда единственным моим желанием — клянусь! — было всего лишь утолить жажду.
Я ехал с закрытыми глазами, потому что внезапно навалилась такая усталость, что я едва мог сидеть. Лидди поворачивает в парк.
— Приехали! — возвещает она.
Мы стоим перед входом в здание, где находятся административные кабинеты церкви Вечной Славы.
Уже поздно, и я знаю, что пастора Клайва поблизости нет, но от этого чувство вины не становится меньше. Алкоголь уже однажды сгубил мою жизнь, а теперь я благодаря ему испоганю жизнь еще нескольких людей.
— Лидди, это случилось в последний раз… — обещаю я.
— Макс! — Она бросает мне ключи от конторы, которые носит с собой, потому что руководит воскресной школой. — Заткнись!
Внутри пастор Клайв обустроил небольшую часовню на случай, если кому-то понадобится помолиться не только во время еженедельной службы в школьном зале. В часовенке несколько рядов стульев, аналой и картина с изображением распятого Иисуса. Я иду за Лидди мимо стола секретарши, мимо копировального аппарата, прямо в часовню. Вместо того чтобы включить свет, она чиркает спичкой и зажигает свечу, стоящую на аналое. Из-за теней лицо Христа похоже на лицо Фредди Крюгера.
Я сажусь рядом с ней и жду, пока она начнет молиться. Так мы обычно поступаем в церкви Вечной Славы. Пастор Клайв ведет разговор с Господом, а мы слушаем.
Однако сегодня Лидди складывает руки на коленях, как будто ожидает, что молитву начну я.
— Ты ничего не будешь говорить? — удивляюсь я.
Лидди смотрит на крест позади аналоя.
— Знаешь, какой мой любимый отрывок из Библии? Самое начало двадцатой главы Евангелия от Иоанна. Когда Мария Магдалена скорбит о смерти Иисуса. Для нее он был не просто Иисусом, понимаешь, он был ее другом, учителем, человеком, который по-настоящему о ней заботился. Она пришла к могиле, потому что хотела быть ближе к телу, даже если это единственное, что от него осталось. Можешь себе представить, насколько ей было одиноко? Поэтому она расплакалась, и какой-то незнакомец спросил, что произошло, а потом назвал ее имя, и тогда она поняла, что на самом деле с ней разговаривает Иисус. — Лидди смотрит на меня. — Мне не раз казалось, что Господь оставил меня. Но потом оказывалось, что я смотрю не в ту сторону.
Я не знаю, из-за чего мне стыдно больше: оттого, что я оказался неудачником в глазах Господа или в глазах Лидди.
— Господа нет на дне бутылки. Судья О’Нил будет пристально изучать все наши поступки. Мои, Рейда, твои. — Лидди закрывает глаза. — Макс, я хочу родить твоего ребенка.
