Первые три куплета Люси меня игнорирует, но в конце концов молниеносным движением хватается за гриф укулеле и зажимает струны, чтобы я не могла играть.
— Просто оставьте меня в покое! — кричит она. — Вы же этого хотите!
— Если ты сама за меня решаешь, я поступлю так же, — отвечаю я. — Я понимаю, что ты делаешь, и знаю почему. Я вижу, что ты злишься.
— Благодарю, капитан Очевидность, — бормочет Люси.
— Но ты злишься не на меня. Ты злишься на себя. Потому что, несмотря ни на что, вопреки твоей уверенности, что ты возненавидишь наши встречи и посещение сеансов музыкальной терапии, они стали давать результаты. И тебе нравится их посещать. — Я кладу укулеле на парту и пристально смотрю на Люси. — Тебе нравится быть рядом со мной.
Она поднимает глаза. Ее взгляд настолько открыт и безоружен, что на мгновение я забываю, о чем говорила.
— И как ты поступаешь? Ты разрушаешь здоровые отношения, которые мы построили, потому что тогда ты сможешь сказать себе, что была права. Что все — полная чушь. И никогда не давала результата. И не имеет значения, как ты себя ведешь, как объясняешь причины нашей ссоры. Ты разрушила единственное хорошее, что у тебя было, лишь потому, что если ты разрушишь это сама, то позже не придется разочаровываться.
Люси резко вскакивает с места. Кулаки сжаты, рот похож на бледно-красную прорезь.
— Почему вы не понимаете простых намеков? Почему вы, черт возьми, все еще здесь?
— Потому что, что бы ты ни сказала, как бы себя ни повела, меня не прогонишь, Люси. Я тебя не оставлю.
Она замирает.
— Никогда?
Слово подобно закаленному стеклу, разбитому и исполненному красоты.
Я знаю, как ей тяжело раскрыться, оголить ранимую душу, скрытую под твердым панцирем. Поэтому я даю обещание. И не удивляюсь хлынувшим слезам, когда она падает мне на грудь. Я поступаю так, как на моем месте поступил бы любой человек. Обнимаю Люси, пока она не успокаивается.
Звенит звонок, но Люси не собирается идти на занятия. Мне приходит в голову, что, вероятно, кому-нибудь может понадобиться этот класс, но когда входит учительница, у которой закончился перерыв, то видит сидящую за партой Люси, которая уронила голову на парту, а я легонько поглаживаю ее по спине. Мы смотрим друг другу в глаза, и учительница выскальзывает за дверь.
— Зои! — Голос у Люси тягучий и бархатистый, как будто она выписывает круги под водой. — Обещаете?
— Уже пообещала.
— Что больше никогда не будете играть «Барни».
Она отводит глаза. Они покраснели и припухли, из носа течет, но губы ее улыбаются. «Я вернула на ее лицо улыбку», — думаю я.
Я делаю вид, что обдумываю ее требование.
— Ты ставишь почти невыполнимое условие, — шучу я.
Фонограмма 1 «Ты дома» Фонограмма 2 «Дом на улице Надежды» Фонограмма 3 «Бегущая от любви» Фонограмма 4 «Последняя» Фонограмма 5 «Выходи за меня замуж» Фонограмма 6 «Вера» Фонограмма 7 «Русалка» • Фонограмма 8 «Обычная жизнь» Фонограмма 9 «Там, где ты» Фонограмма 10 «Песня Самми»
Макс
Ничто так не сплачивает церковь, как трудности. Покажите прихожанам умирающего родственника, ребенка, который должен перенести операцию, — и каждый тут же внесет свою лепту. На пороге вашего дома будут стоять кастрюльки с запеканками, а ваше имя окажется в списках тех, за кого будут молиться. В вашем доме появятся женщины, готовые помочь с уборкой или присмотреть за детьми. И человек понимает: какие бы адские испытания ему ни выпали, он не один.
Уже несколько недель за меня молились все прихожане церкви Вечной Славы, поэтому к тому времени, когда я пойду в суд, Господь уже будет по горло сыт молитвами по меньшей мере сотни прихожан. Сегодня я сижу в школьном актовом зале, пастор Клайв начинает свою проповедь.
Дети прихожан в соседнем кабинете рисования наклеивают изображения животных на растиражированные копии ковчега. Мне об этом известно, потому что вчера вечером я помогал Лидди рисовать жирафов и бегемотов, белок и муравьедов, чтобы дети их раскрасили и вырезали во время занятий в воскресной школе. И очень хорошо, что сейчас их нет здесь, потому что пастор Клайв говорит о сексе.
— Братья и сестры, — начинает он, — хочу задать вам один вопрос. Вам известно, что некоторые вещи, похоже, всегда рядом? Упоминаешь одно и автоматически думаешь о втором, естественном его дополнении. Например, соль и перец. Арахисовое масло и желе. Рок-н-ролл. Объятия и поцелуи. Если же получаешь только что-то одно, то кажется, будто сидишь на колченогом стуле, верно? Ощущаешь некую незаконченность, незавершенность. А если в паре слышишь другое слово — например, «кошки и попугаи» вместо «кошки и собаки», — это звучит неправильно, не так ли? К примеру, если я говорю «мать», вы говорите…
— Отец, — бормочу я хором с остальными.
— Муж…
— Жена.
Пастор Клайв кивает.
— Заметьте, не «мать и мать». Не «муж и муж» или «жена и жена». Потому что когда мы слышим нечто подобное, то в глубине души чувствуем, что это неправильно. Я думаю, это особенно верно, когда речь заходит о понимании того, почему в планы Господа не входит гомосексуальный образ жизни. — Он обводит глазами паству. — Найдутся те, кто станет утверждать, что в Библии ничего не сказано о гомосексуализме, но это неправда. Послание к Римлянам, стихи 26 и 27: «Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение». Некоторые скептики — те, которые утверждают, что Господь ничего не говорит о гомосексуализме, — скажут вам, что Павел говорит о том, что происходило в языческих пантеонах в Греции. Эти скептики станут уверять, что слова выхвачены из контекста. Но я отвечу так: «Друзья мои, нам контекст известен». — Он замолкает, пытаясь взглянуть каждому в глаза. — Господь ненавидит гомосексуализм, — утверждает он. Пастор Клайв зачитывает строки, которые написаны в сегодняшнем бюллетене. Это из Первого Послания к Коринфянам, глава 6, стихи 9 и 10: «Или не знаете, что неправедные Царства Божиего не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни грабители — Царства Божиего не наследуют». — Я спрашиваю вас, друзья: разве Бог выразился недостаточно ясно? Для извращенцев нет вечной жизни. На это скептики возразят, что тут проблема кроется в переводе Библии. Что в этом абзаце слово «гомосексуальный» имеет иное значение: так в Греции называли женоподобного мальчика-прислугу. Они станут уверять, что до тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года в англоязычной Библии не было даже слова «гомосексуальный», пока его случайно не ввел некий переводчик. Но я скажу так: это совсем не случайность. В этом отрывке описано общество, не способное отличить добро от зла. В действительности каждый раз, когда в Священном Писании упоминается гомосексуализм, он порицается.
