Скинхеды заржали, увидев, как побледнел от ярости Эван.
— Дерьмо на моем хуе или кровь на моем ноже, — прошипел ему в ухо Карл. — Выбирай, красавчик.
Эван застыл, не зная, как реагировать. Один из скинхедов вырвал тетради из рук Эвана и швырнул их по коридору. Эван вернулся к жизни и рванулся за ними, в отчаянии пытаясь их поймать. Скинхед успел раньше него, и они начали вырывать дневники друг у друга, отрывая листы и обложки.
— Забери их, Рик! — крикнул Карл. — Забери тетрадки этого говнюка!
— Отпусти! Они мои! — крикнул Эван.
— «Отпусти! Они мои!» — тоненьким голоском передразнил его Рик. — Теперь не твои, говноед!
Эван старался не повредить дневники, но Рику было плевать, и он вырвал их у Эвана, раздирая страницы. Эван разъярился.
— Мразь! — прошипел он и ударил скинхеда в ухмыляющуюся физиономию.
Рик легко увернулся и ударил в ответ, едва не попав Эвану в подбородок.
В блоке «Д» раздались радостные крики, когда заключенные заметили вспыхнувшую драку.
— Давай! — крикнул Карл. — Мочи новенького, Рики! Завали его!
Рик бросился на Эвана, и они свалились, сцепившись, посреди бетонного коридора, изредка обмениваясь ударами в живот и грудь. Забытые дневники лежали в проходе, разорванные страницы разлетелись по полу.
Крики заключенных достигли пика и внезапно прекратились, когда по коридору разнесся лязг взводимых курков. Рик и Эван отпустили друг друга и посмотрели наверх. На верхней галерее дюжина охранников стояла, направив на них дробовики винтовки, и еще несколько надзирателей в будках наблюдения смотрели на них, стоя с ружьями наготове.
Эван застыл на месте, но Рик быстро отошел в сторону и, прежде чем Эван понял, что происходит, схватил дневники и быстро удалился. Карл мерзко усмехнулся.
— Мы придем к тебе ночью, сестренка.
Эван затаил дыхание и посмотрел на валяющиеся здесь и там страницы. Одну за другой он собрал их с пола и разгладил.
Когда он вернулся в камеру, Карлос с сожалением на него посмотрел.
— По-моему, ты дурак, раз связался с этими ненормальными скинами. Да они же тебя порежут, чувак!
— Они забрали мои тетради… — сказал Эван.
Карлос покачал головой.
— Тетради? Хочешь получить нож в ребра из-за каких-то там тетрадей? Может, ты смерти ищешь?
Эван залез на верхний ярус и стал перебирать измятые страницы в поисках подходящей записи, которую он мог бы использовать.
— Они для меня очень важны. Сердце Эвана упало: среди оставшихся страниц не было ничего, что могло бы ему помочь.
— Ни одна книга не стоит жизни, парень. Эван посмотрел вниз со своей кровати.
— А как насчет твоей Библии? Ты бы позволил им забрать ее?
Эван постучал пальцем по старой фотографии маленькой девочки, стоявшей в изголовье кровати Карлоса.
— А вот это? Это ведь твоя дочь, верно?
Слова попали точно в цель. Карлос ничего не ответил, а просто протянул Эвану рулон скотча.
— Вот, держи. Хочешь сохранить бумажки, которые у тебя остались, тогда лучше склей их.
Кивнув, Эван взял у него скотч и начал приклеивать листы к потолку над кроватью. Тетрадные страницы, исписанные почерком семилетнего ребенка, сделали мрачную камеру немного уютнее.
Карлос первым нарушил тишину, сняв фотографию и показав ее Эвану.
— Моя маленькая Джина, — сказал он, и впервые Эван увидел на лице заключенного подобие улыбки. — Ты прав. Я бы убил любого, кто попробовал бы забрать ее у меня. Это все, что у меня осталось в память о ней.
— Она хорошенькая. Она приходит навестить тебя?
Карлос покачал головой и поставил фото на место.
— Ей мать не позволяет. Я бомбил машины, понимаешь, но меня поймали. Три года схлопотал. Моя жена сказала мне, что не хочет, чтобы ее ребенок рос, зная, что отец в тюрьме. Она сказала ей, что я умер.
Эван почувствовал сочувствие.
— Сожалею, — сказал он. Карлос устало пожал плечами.
— По крайней мере, у меня есть Иисус. Иногда этого почти достаточно.
Эван избегал Карла и компанию остаток дня, до тех пор пока всех не выгнали на спортплощадку для вечерних упражнений. Эван постоянно держал группу сторонников идеи t. превосходства белых в поле зрения и старался не вздрагивать, когда его кто-нибудь задевал. Каждый мускул в его теле был напряжен в ожидании неизбежного нападения. Когда он проходил мимо них, из-за столба вышел Карл с одной из его тетрадей в руке. Он зачитал вслух отрывок из дневников, как телевизионный евангелист читает выдержку из Библии: «Сегодня я нашел свидетельство о смерти моего деда. Он умер в дурдоме, как и мой отец. Хоть мама и отрицает это, все же она боится, что я закончу как они». Рик зашелся смехом.
— Ну и придурок! — крикнул он вслед Эвану. — Эй, урод! Эй, псих!
К Рику присоединились остальные скинхеды, провожая Эвана куриным кудахтаньем.
Во дворе Эван нашел Карлоса и сел рядом с ним на бордюр. Несколько заключенных занимались со штангой и гантелями. Вокруг Карла снова собралась группа скинхедов, превосходящая по численности любую другую банду во дворе. Они холодно посматривали на Эвана.
Наблюдая за ними, Эван заметил, что Рик передал Карлу какой-то предмет с замотанной медицинским пластырем ручкой. Он посмотрел вокруг в надежде, что надзиратели заметят, но никто из них не обратил на это никакого внимания.
— У меня слишком мало времени, — подумал он вслух. — Этот лысый ублюдок воткнет мне перо в спину при первой же возможности.
— Тогда тебе придется научиться не спать по ночам, — сказал Карлос, докуривая сигарету.
Эван покачал головой.
— Мне надо подумать. Я могу изменить это. Я могу использовать те страницы, что у меня есть… Мне просто надо придумать, как именно.
Карлос удивленно посмотрел на него.
— О чем это ты? Твои тетрадки ни хрена не будут стоить, если тебя убьют, старик. Школьные дневники тебе не помогут выпутаться из дерьма, в которое ты влез с Братством, и если ты так не считаешь, то тогда ты настоящий псих, как они и говорят.
Он повернулся к Эвану спиной. Теперь к нему была обращена фигура распятого Христа, помещенная в центр коллажа из картин, изображающих адские мучения.
Эван вспоминал оставшиеся записи, которые можно было использовать, и подумал над словами Карлоса, сказанными ему в камере.
— Ты ведь религиозный человек. Ты веришь в то, что пути Господни неисповедимы, так?
Карлос докурил сигарету и отшвырнул окурок в сторону.
— Конечно.
— Я спросил потому, что, как мне кажется, Он послал меня в твою камеру не просто так. Мне кажется, что Господь хочет, чтобы ты мне помог.
