– Я тебя прошу…
– Да ладно, – сказал он, стоя на коленях рядом с
ней. – Не бойся, будешь умницей, обойдется без самоубийства… Ну-ка,
поближе. Законного мужа ублажаешь, чего уж там… Живенько расстегни мне джинсы,
так, возьми в ротик…
Глядя сверху вниз на русоволосую головку, он медленно отвел
с шеи Лики прядь волос – стволом пистолета. Никакого удовольствия и возбуждения
не чувствовал – одну злобную радость. Процедил сквозь зубы, придерживая левой
рукой ее затылок:
– Настоящего мужика захотелось? – и, убрав руку,
стараясь говорить как можно небрежнее, приказал: – Хватит.
Ложись. Ноги раздвинь. Развяжи пояс. Распахни халат. Руки
под голову. Что надо отвечать? Ну?
И осклабился, услышав тихий испуганный голос:
– Как вам будет угодно, сэр…
Медленно опустился на диван, упираясь локтями, не выпуская
пистолета, вошел в нее, сухую и напряженную. Прикрикнул:
– Ноги сдвинь!
Лика лежала неподвижно, но это был сущий пустяк, ничего не
менявший. Тихонько охнула от боли – Родион грубо и откровенно насиловал ее,
высоко приподнявшись на локтях, так, чтобы соприкасались не больше, чем
необходимо, рывками бросая тело вниз-вверх, выдыхая сквозь зубы:
– Лежи, шлюха… Спасать вздумала?
Теперь она казалась совершенно чужой, покорно ерзавшей под
ним куклой. После десятка сильных толчков Родион замер, глядя в ее
запрокинутое, оскаленное лицо с ползущими по щекам слезами, выдержав паузу,
рывком вышел из нее, встал и налил себе джина, удовлетворенно оглянулся через
плечо. Лика приподнялась, тихо всхлипывая, завязывала пояс. Он бросил пистолет
в ящик и сказал почти мирно:
– Вот так по-настоящему и наказывают. Это тебе не в субреток
играть… Отольются тебе мои поллюции…
– Скотина…
– Я ведь могу и повторить. С вариациями.
Она спустила ноги с дивана – и отскочила к двери. Торопливо
сказала:
– Ближе, чем метров на пять, ты ко мне теперь не подойдешь.
А это уже будет не самоубийство…
– Глупенькая, – усмехнулся он. – Я же пошутил. Не
убивать же всерьез шлюху такую…
– Убирайся из квартиры! Немедленно! Куда глаза глядят!
– В милицию жалиться пойдешь? То-то похохочут за спиной… А я
могу порассказать кое-что, неосмотрительно мне поведанное: я вашу деловую
практику имею в виду, не всему еще срок давности подошел…
– Никуда я не пойду, – сказала она, стоя в дверях и
отшатываясь при каждом его движении. – Но ты убирайся.
– Даже странно слышать такое от вполне рыночной дамы, –
сказал Родион спокойно. – Квартира, если помнишь, в нашем совместном
владении, у каждого своя доля, это тебе не советские времена… Хочешь делить,
давай поговорим, как приличные бизнесмены…
– Тебе лечиться надо…
– А тебе? – Он сел в кресло и закинул ноги на
стол. – По крайней мере, я тебя оттрахал без всяких извращений, не то что
иные прочие…
– Я не об этом. У тебя глаза безумные.
– А у тебя – блядские. Ладно, садись и налей себе стаканчик.
Обсудим насчет развода, как цивилизованные люди. Никто никого не спасает, никто
ни на кого не пишет заявлений. Расходимся культурно.
– Ты же погибнешь, дурак… – Что-то изменилось у нее в
глазах, но обида и боль там оставались по-прежнему.
– Ну, это ты преувеличиваешь, – пожал плечами
Родион. – У меня другие планы. Садись, выпьем. Я тебе ничего не порвал? Уж
извини, накипело…
– Господи, у тебя и тон обычный…
– А что же мне, истерически стенать? Считай, это тебе вместо
оплеухи… Анжелика.
Лика, с исказившимся лицом, круто повернулась и выбежала.
Вразвалочку направившись следом, Родион увидел, что она, хлопнув дверью,
скрылась в своей комнате. Подошел, бесшумно приоткрыл дверь, заглянул в
щелочку. Она лежала на кровати ничком, прижимая к лицу подушку, вздрагивая всем
телом.
Хмыкнув – ну вот и ладушки, пусть проплачется, –
вернулся к себе и, тщательно обтерев носовым платком пистолет, засунул его под
диван. Следовало учесть возможные неожиданности, продиктованные оскорбленным
женским самолюбием. Состроив глупую физиономию, пробормотал:
– Ну откуда я знал, начальник, что она такие игрушки домой
таскает, да еще в моей комнате бросает…
И налил себе еще джину. Минуты через две в дверь позвонили,
в первый момент у него поневоле оборвалось сердце, но тут же неведомо откуда
пришли хладнокровие и уверенность, он направился в прихожую, готовый встретить
любую опасность пренебрежительной усмешкой и гордо поднятой головой. Даже если
напали на след – «ТТ», а также все прочее, хранящееся в подвале в доме
Самсона, – все тщательно протерто, доказать что-либо невозможно…
– Привет, – сказала Маришка. – Ты чего такой
взъерошенный? Спал? А я без машины, выпили тут с ребятами неподалеку, дай,
думаю, заскочу в гости…
– Ну и правильно, – сказал он, посмотрел на
площадку. – Пес-то где?
– Дома сидит… Ты один?
– Нет, где-то женушка обретается, – сказал Родион,
помогая ей снять куртку. – Не в духе она сегодня, так что, может, и не
соизволит выйти…
Когда они направлялись на кухню, сзади стукнула дверь. Лика
вышла, остановилась перед ним, вздернув подбородок, щеки были уже сухими, но
все равно с первого взгляда понятно, что совсем недавно плакала в три ручья.
Чего за последние лет семь с ней на памяти Родиона не случалось – и он ощутил
прилив законной гордости, пронять железную леди было непросто. Только сейчас он
понял, что давно и яростно ее ненавидит, оказывается…
– Значит, так, – сказала Лика, сердито посверкивая
глазами, словно и не замечая Маришки. – Я никуда не иду и никому не
жалуюсь. Но разводимся моментально. С моей стороны препятствий не будет.
Алиментов не требую, обойдусь. Квартиру мне делить, честно говорю, не хочется.
Спокойно подсчитаем, сколько стоит твоя доля, и купим тебе отдельную.
Устраивает?
– Вполне, – сказал Родион. – И даже не нужно мне
ничего покупать, наличные вполне устроят. Не обманешь?
– Не обману, – презрительно бросила она. – Если
сомневаешься, обратимся к независимым оценщикам…
– Как вам будет благоугодно, – сказал Родион с манерным
поклоном.
Он прекрасно понимал, что это не нахлыв, не влияние момента,
не оскорбленная гордость вещует – это полный и окончательный разрыв. А значит,
вся прошлая жизнь уходит в небытие. Но ни капли сожаления он отыскать не мог,
одно лишь облегчение раба, не просто отпущенного на свободу – самого ставшего
господином.
– Полный отпад, – ошалело разглядывая их, прокомментировала
Маришка. – Анжелка, ты что, всерьез?
– Я тебе не Анжелка, – сердито отрезала Лика, все еще,
должно быть, кипя.
