Послышался шум мощного мотора. Встрепенувшись, он вышел на
потрескавшийся серый асфальт, издали давая отмашку «стоп-сигналом». Мигалка
давно уже была установлена на крыше «москвича».
Видимо, со стороны все выглядело безукоризненно и подозрений
не возбудило ни малейших – после всех нововведений, перемен, да и Чечни
вдобавок шантарские жители привыкли к стражам порядка самого экзотического
облика – бородатым и в комбезах без погон, а уж темные очки вовсе казались
неотъемлемой деталью имиджа… Как и капюшоны, кстати.
Сделав водителю знак открыть дверь, он не спеша двинулся к
автобусу. Из высоких окон на него смотрели в основном равнодушно, он не
подметил особого любопытства и уж тем более – тревоги. Дело житейское, пару раз
на улицах Шантарска по столичному обычаю торчали и бронемашины…
За эти полдюжины шагов он успел подумать о многом. О том,
что в Шантарске и прилегающих районах еще ни разу грабители не останавливали
автобусы. О том, что еще ни разу на трассе, ведущей из Шантарска в аэропорт
«Ермолаево», не случалось вооруженных ограблений машин. О том, что отсюда с
железной непреложностью вытекает: убаюканные безопасностью трассы земляки не
ждут нападения, а также, что немаловажно, ни у кого из них нет при себе и
газового баллончика – все они рассчитывают через часок с лишним сесть на
улетающий в Стамбул самолет, а в самолет с оружием самозащиты не пускают.
Десятка четыре «челноков», стараниями фирмы «Шантарск-Трэвел» отправленных к
турецкому берегу, где они будут, высунув язык, носиться по дешевым
магазинчикам, встречаемые и провожаемые вежливейшими улыбками навострившихся
болтать по-русски потомков янычар, ничуть не горящих желанием отомстить за
поражения предков под Кагулом и Баязетом. Они уже ощущают себя словно бы самую
чуточку в Турции, они расслаблены и беспечны – и у каждого, что характерно,
кошелек набит зелеными бумажками, да и рублями тоже…
На него пахнуло горячей волной от разогретого мотора. Со
своего места выжидательно, без малейшего страха смотрел шофер, пухлощекий, в
кожаной курточке.
Сзади стукнула дверца «москвича» – выбралась Соня, и, как
было предусмотрено диспозицией, двинулась следом.
В автобусе по-прежнему ничего плохого не подозревали – по
лицам видно. Одним махом взлетев на ступеньки, Родион оказался в салоне.
Предупреждая вопрос привставшего водителя, громко, властно распорядился:
– Прошу приготовить документы, досмотр!
«Сильно еще трепетное преклонение перед властями в
российском народе», – то ли с умилением, то ли с раздражением былого
ветерана демократических битв подумал он, словно бы невзначай повернув автомат
так, чтобы дуло смотрело в аккурат на переднее сиденье, в грудь толстобрюхому
мужичку с седыми лохматыми бровями, восседавшему рядом со стройной и юной
красоточкой, одетой дорого, но без особого вкуса, – а эти, похоже, летят
не за ширпотребом, по рожам видно прелюбодеев новейшей формации, вместо
традиционных «квартир друзей» способных раскошелиться на третьеразрядный
царьградский отельчик…
Меж дулом и обтянутым малиновым пиджаком объемистым чревом
было не более двадцати сантиметров, и это неприглядное соседство стреляющего
предмета подействовало должным образом: и брюхатый, и его фемина слаженно
полезли за документами – он во внутренний карман, она в черную сумочку.
Слегка подтолкнув Родиона локтем, мимо протиснулась Соня, с
невероятно деловым видом прошла в конец салона, встала там, раздвинув ноги,
держа револьвер дулом вверх по всем правилам – поддерживая левой рукой запястье
правой, указательный палец положив на скобу Вид у нее был крайне авторитетный и
внушающий невольное уважение. Те, кто сидел ближе остальных, косились на нее с
несомненным чувством смутной тревоги, охватывающей каждого, даже кристально
чистого россиянина, угодившего пред ясны очи представителя власти. Впрочем, на
одиннадцатом году перестройки кристально чистых перед властями россиян,
пожалуй, придется искать со служебно-розыскными собаками и электронными
микроскопами…
Дело пошло, лед тронулся – уже все дружненько полезли за
паспортами. Ни одного ребеночка в салоне, так что тень Феодора Михайловича
может почивать в мире и благорастворении эфира…
– В чем дело, начальник? – спросил шофер именно тем
тоном, какого Родион и ожидал: смесь легкой угодливости и легкой развязности.
– Проверка, – бросил Родион, не удостоив его
взглядом. – Дверь закрой быстренько… – и, когда за его спиной мягко
скользнула на место дверь, громко распорядился: – Шторки задернули живенько!
Быстрее кончим, быстрей поедете, граждане…
Люди зашевелились, опять-таки без малейшего удивления
задергивая синие шторки, в салоне стало чуть-чуть темнее. Родион сделал шаг
вправо, нагнулся, небрежно отодвинув левой рукой шофера, выдернул ключ
зажигания и вернулся на прежнее место.
Вот тут до водителя, по лицу видно, стала понемногу доходить
нехорошая странность ситуации… Но большинство пассажиров даже и не заметили,
что проделал Родион, сидели, держа красные книжечки в разноцветных обложках на
виду. Правда, у брюхана расширились глаза – он-то видел прекрасно, – и,
стремясь господствовать над ситуацией с самого начала, Родион рявкнул, для
вящей убедительности поведя стволом:
– Внимание! Быстренько достали бумажнички! Все до одного и
живенько! Кто дернется, суки, пожалеет!
При этом он косил глазом вправо – и движение шофера уловил
моментально. Атакой тут и не пахло, водила просто машинально посунулся к
Родиону, и тот несильно врезал ему откинутым прикладом по уху Издав нечто
среднее меж вскриком и оханьем – удар для жизни не опасный, но весьма
болезненный, – шофер скрючился, обхватив голову.
И тут спутница толстяка отчаянно взвизгнула, что, в общем,
было Родиону только на руку, но толстяк кинулся зажимать ей рот со столь
испуганным видом, что Родион едва не расхохотался. И повторил громко:
– Бумажники вытянули, твари, кому говорю!
В задних рядах кто-то негодующе вскрикнул, вскакивая,
ударился макушкой о низкий потолок – и сейчас же хлопнул выстрел, под потолком
брызнул осколками овальный плафончик. Соня сработала четко, а резиновая пуля на
такой дистанции способна наделать дел, плафон разлетелся крайне убедительно,
можно сказать, агитационно, вряд ли кто-нибудь сумел рассмотреть пулю в полете
и определить, что она не свинцовая…
– Живо, мать вашу! – крикнул Родион с ненаигранной
злостью. – Вторая пуля пойдет кому-то в башку… – и повел автоматом
вправо-влево, поторапливая близсидящих. – Или нам с трупов башли снимать?!
Момент был решающим – он, конечно, не мог бы стрелять,
начнись суматоха с истерикой… Еще и оттого, что пятнадцати патронов в обойме
пистолета, безусловно, не хватило бы на всю эту ораву, а автомат годился лишь
для использования в качестве дубины. Если вскочат все разом, кинутся – сомнут,
массой задавят…
Не вскочили и не кинулись. В очередной раз подтвердились
давным-давно открытые истины, касавшиеся психологии толпы. Их здесь человек
сорок, но каждый сам по себе, зажат страхом и в герои не рвется, ситуация
крайне неподходящая для того, чтобы вмиг выдвинулся вожак, даже если и
присутствует среди них потенциальный лидер, не успеет себя проявить – тут вам
не чистое поле и не улица, всяк сидит в глубоком кресле, как в крохотной
камере…
