– Та-ак… Это мы поправим. А не потеют ли у вас руки?
– Потеют. Ещё как потеют!..
– Покажите, пожалуйста… Нет, сейчас у вас абсолютно сухие ладони.
– Это потому, что я недавно вытер их носовым платком. А вообще-то я всегда хожу такой потный, что даже противно делается.
– Ничего, это мы исправим. (Дядя Сима не только меня называл на «вы», но и о себе самом иногда говорил – «мы».) Ну, а не замечали ли вы за собой также повышенной слезливости? Этакой беспричинной плаксивости?
– Стыдно сказать, дядя Сима, но… я очень часто плачу. Даже в детском саду, помню, меня дразнили плаксой-ваксой.
– Ну-у, это было давно…
– Но продолжается и до сих пор! Я стараюсь скрыть эти свои… беспричинные слёзы от окружающих. И поэтому очень часто смеюсь… Чтобы не заплакать! Понимаете?
– Понимаю. Сейчас мы кое-что проверим. Правда, у меня дома нет всех необходимых инструментов. Но кое-что…
Дядя Сима достал серебристый молоточек с чёрной резиновой головкой и предложил мне сесть на стул, положив ногу на ногу. Когда же он слегка стукнул меня этим молоточком по коленке, я так дёрнул ногой, что бедный дядя Сима чуть не отлетел в сторону.
– Какая повышенная возбудимость! – по-докторски задумчиво, как бы про себя, тихо проговорил он.
Потом он приказал мне с закрытыми глазами вытягивать руки прямо перед собой, широко растопыривая при этом пальцы. Но я так стремительно раскинул руки в стороны, что снова чуть не сшиб с ног интеллигентного дядю Симу.
– Простите, пожалуйста, – тихо извинился я.
– Вас нужно не прощать – вас нужно лечить! И мы займёмся этим делом… Что же касается Юга в разгар летней жары, то это категорически исключено! Не знаю только, как же вам удалось пройти медкомиссию.
– А я, знаете ли… целый месяц перед этим тренировался: ногу к ноге прижимал, даже верёвкой привязывал, а ребята меня, значит, по коленке чем попало колотили. И руки перед собой каждый день, как по команде, вытягивал. А сейчас вот немного времени прошло – и разучился.
– Та-ак… Понятно. Но я-то обманывать ваших родителей не собираюсь. Завтра же вечером зайду к ним, вы не должны ехать на Юг ни в коем случае.
– Я вас прошу… Ведь это – моя заветная мечта с самых младенческих лет…
Я опустил голову. А сам в этот момент решил, что до завтрашнего вечера я должен дома как можно быстрей утомляться, как можно сильней раздражаться, плакать безо всякой причины, потеть и обязательно орать во сне… С этими мыслями я и вернулся домой.
Когда бабушка усадила меня обедать, я через силу проглотил несколько ложек борща – и со вздохом отодвинул тарелку, Это было настолько неожиданно, что бабушка даже пощупала мой лоб, который был абсолютно холодным. Тогда она успокоилась и решительно потребовала:
– Ешь! Не буду же я тебя, как маленького, уговаривать: «За маму, за папу, за бабушку!..»
– Нет, не уговаривайте меня! Не упрашивайте! И не принуждайте!.. – громко воскликнул я. И разрыдался…
Я плакал очень шумно, но без слёз, и это как-то особенно испугало бабушку. Она принесла мне стакан холодной воды, и я несколько раз с глухим звоном укусил зубами стекло, как это делала красивая артистка в одном заграничном фильме, который дикторша по телевидению не рекомендовала мне смотреть.
А вечером я вдруг совершенно неожиданно уснул у телевизора, когда шла весёлая передача, которую мне как раз смотреть рекомендовали.
– Что-то с ним происходит, – услышал я взволнованный шёпот бабушки. – Днём не захотел обедать… Разрыдался безо всякой причины. Сейчас вдруг заснул… У телевизора!
Тут я встрепенулся и, громко зевая во весь рот, сказал:
– Какая-то у меня стала повышенная сонливость. Я пойду лягу…
– Совсем? – удивилась мама, которая всегда с величайшим трудом загоняла меня в постель.
– Да, совсем…
Я хотел лечь в этот день пораньше: я знал, что ночью мне нужно будет проснуться и немного покричать во сне.
Но ночью я покричать не сумел, потому что проспал, и завопил уже под самое утро. Папа, который в это время бесшумно занимался своей утренней зарядкой, прямо в трусах и майке влетел ко мне в комнату:
– Тише ты! Маму с бабушкой разбудишь!
– Я же не виноват: это помимо моей воли. Это же во сне…
– Брось валять дурака! – махнул рукой папа, который пока ещё относился к моему здоровью не так внимательно, как добрый и глубоко интеллигентный дядя Сима. Да, «пока ещё» – потому что он не знал об угрожающем состоянии моей нервной системы. Это стало известно ему только вечером, когда к нам явился старый дедушкин друг.
Мама, пошептавшись с ним, чересчур весёлым голосом предложила мне пойти погулять. Папа, который всегда был против секретов и вообще считал, что я уже взрослый парень и со мной можно обо всём говорить напрямую, постарался удержать меня:
– Ничего! Пусть посидит вместе с нами. Послушает!
Мама несколько раз очень выразительно взглянула на него. А я, хотя в подобных случаях мне всегда очень не хотелось уходить во двор, сделал вид, что ничего не понимаю, и послушался маминого совета.
Через час меня вызвали обратно… Все четверо – мама, папа, бабушка и дядя Сима – сидели за столом. У мамы на щеках были красные пятна, – и мне её стало очень жалко. А папа сердито уткнулся в газету, словно предстоящий разговор его совершенно не интересовал. Мама начала издалека подготавливать меня к удару:
– Неужели ты не соскучился по своим прошлогодним летним друзьям: по Саше, по Липучке? По дедушке?..
– Соскучился…
– Вот видишь! И вообще, этот чудесный городок, где прошло моё детство, моя юность… Разве есть на земле место очаровательнее?
Папа вдруг отбросил газету в сторону:
– На земле есть места очаровательнее! Гораздо очаровательнее, чем городок, где прошло твоё детство. Открыли вечер воспоминаний! Да что он, девчонка, что ли? Сделали из него неженку, неврастеника. Надо с ним прямо разговаривать, по-мужски. И прямо ему заявить, что на Юг ехать нельзя. По временному состоянию здоровья. Ещё успеет! Я в его годы тоже не катался по южным курортам. А в Белогорске будет прекрасно: река, лес, свежий воздух. Вот и всё.
– Постоянное наблюдение опытнейшего врача… родного дедушки, Петра Алексеевича, – тихо вставил интеллигентный дядя Сима.
– Не нужно ему никакого «постоянного наблюдения»! – загремел папа. – Пусть хронические больные находятся под «постоянным наблюдением». А он абсолютно здоровый парень. Ну, переутомился немного за зиму. Ну, нельзя ему на юге поджариваться – это я понимаю. Вот пусть в Белогорске на свежем воздухе и окрепнет!
– Как – в Белогорске?! – тихо и испуганно, словно только что придя в себя и ещё не веря своим ушам, проговорил я. – В каком Белогорске? Ведь я же поеду на Юг… к морю…
