Мастер меча слушал отца с нарастающим ужасом. Эти новости превосходили его самые худшие опасения. Усталое спокойствие отца возмутило его до глубины души. Как он может просто сидеть, усталый, но — это же очевидно — довольный собой? Нужно покинуть Филанган, пока еще есть время!
— Когда мы начнем вывозить войска через Небесную гавань?
— Хочешь сдаться? — непонимающе поглядел на него Ландоран. — Позволить рухнуть самому роскошному из скальных замков? Мы дважды оказывались в сходной ситуации, вынужденные сражаться с огнем. И каждый раз побеждали. Справимся и на этот раз!
— А как тот волшебник, который загорелся…
— Необходимые жертвы, — холодно ответил князь. — Ты, будучи воином, должен бы знать об этом. Или ты никогда не посылал войска на верную смерть, чтобы выиграть время и в конце концов достичь славной победы?
Олловейн спросил себя, что вообще знает о нем отец. Этот вопрос не случаен!
— По крайней мере я не стал бы называть такую победу славной.
— Не нужно ничего рассказывать, мальчик! Если бы ты действительно рассуждал таким образом, то никогда не отдал бы тело и душу воинскому искусству. Тот, кто ведет солдат в бой, знает цену победы. Волшебника, сгоревшего там, внизу, звали Таэнор. Его способности были средними. Насколько мы видели, он не ушел в лунный свет. Значит, он родится снова. Может быть, в теле, которое позволит развить большую силу. Что значит такая смерть, как не дар нового начала?
— А что произойдет с кобольдами, кентаврами и людьми? Им нельзя надеяться на новую жизнь. Они — твоя ставка в игре с огнем. Как ты можешь так поступать?
Ландоран презрительно усмехнулся.
— Я никого не заставлял сражаться за нас. Они пришли, и я с благодарностью принимаю их помощь. Да, я даже признаю, что завишу от их помощи, поскольку у нашего народа недостало бы силы сражаться и здесь, внизу, и на стенах одновременно.
— Ты должен сказать им правду! — настаивал Олловейн.
— Зачем? Они ничего не могут изменить в том, что происходит здесь, внизу. Если они будут знать, это только поколеблет мужество слабых. Я молчу ради их же спокойствия.
— Тогда об этом должен знать по крайней мере военный совет.
— Собрание, где твой друг-человек объединил вокруг себя такие фигуры, как тот парень с половиной носа? Нет, Олловейн. Довольно и того, что мы зависим от помощи сынов человеческих. Мы не станем делить с ними еще наши тайны. Этот парень — Ламби, не так ли? — он скажет своим ребятам. И через два дня об этом будут знать все, начнется паника. Расскажи о том, что происходит в Зале Огня, и Филанган падет прежде, чем первый тролль окажется у наших врат.
Олловейн тяжело вздохнул. Отмести аргументы отца было нелегко.
— Неправильно это — лгать своим же союзникам, — негромко произнес он.
— Но ведь мы никого не обманываем. — Ландоран выбрал отеческий, утешающий тон, словно разговаривал с ребенком. — Мы кое о чем умалчиваем. Да! Ну и что такого? Ты знаешь все о воинах, которые сражаются за тебя? Это бремя полководца. Мы видим дальше большинства, которое служит нам. Мы лучше понимаем мир, и в первую очередь вещи, происходящие вокруг нас. И чтобы защитить тех, кого мы ведем, мы не имеем права делить с ними наши знания. Никто ведь не раскрывает всех своих тайн.
Олловейн раздраженно махнул рукой.
— Что мне до тайн любого сына человеческого? Они не угрожают моей жизни! Ты не можешь сравнивать их со своими!
— Не нужно этих рыцарских глупостей! — ответил Ландоран. — Не считая этого, я с тобой даже согласен. Нельзя сравнивать людей и нас. Они никогда нас не поймут… Альфадас и его воины. Не пойми меня превратно. Я вовсе не упрекаю их. Я иду гораздо дальше. С моей стороны было бы ошибкой требовать от них понимания, на которое они просто не способны. Поэтому я не обременяю их знанием перспектив, от которых они в лучшем случае придут в ужас. Я ведь даже не знаю, как объяснить тебе, который не сотворил ни одного заклинания, то, что происходит в Зале Огня.
— О, я ожидал такого поворота. Когда мы беседуем, в какой-то момент все сводится именно к этому.
Олловейн отвернулся и пошел к лестнице. Все как обычно. Каждый спор с отцом в конце концов приводит к тому, что Ландоран упрекает его в неумении колдовать. Не хватало еще, чтобы он начал свои обычные рассуждения о людях и других простых существах, которым не суждено испить из источника истинной мудрости.
— Не убегай, упрямец. Ты называешь себя воином, более того, мастером меча? Посмотри правде в глаза! Как ты можешь объяснить слепому, что такое дневной свет? — взволнованно крикнул ему вслед эльфийский князь. — Некоторый опыт нужно просто разделить, поскольку его нельзя облечь в слова. Или ты можешь поведать мне, что связывает тебя с Линдвин? Я вижу это в твоем сердце, сын мой… Пожалуйста, не убегай сейчас.
Олловейн остановился на первой ступеньке.
— Я не знаю, как объяснить тебе то, чего ты никогда не испытывал.
Ландоран поднялся. Устало оперся рукой на стену. Впервые Олловейн увидел признаки дряхления в отце. Тот слишком обессилел, чтобы скрывать их.
— Я никогда не стал бы упрекать тебя, если бы не мог понять твоих слов, отец. Если что и разделяет нас — так это то, что ты никогда даже не пытался…
— Ну хорошо… Магия… Она начинается с того, что ты погружаешься в глубокую медитацию. Ты пытаешься оставить позади темницу в виде плоти и найти в себе то, что бессмертно. И если тебе удается, то это подобно второму рождению. У тебя возникает ощущение, что ты выходишь из тела. Видишь себя со стороны. Мелкие потребности вроде голода и жажды уже не волнуют. У тебя больше нет тела, которое диктовало бы тебе море обязанностей. Тебя охватывает всеобъемлющее чувство свободы. А затем ты слышишь пение мира. И ты чувствуешь его, как бы странно это ни казалось, когда речь идет о песне. Ты осознаешь силу магии, которой пропитано все. Отделившись от тела, ты можешь создать самое чистое заклинание, потому что можешь стать единым целым с этой загадочной силой, лететь вместе с ней. А для стороннего наблюдателя ты просто сидишь. Тот, у кого никогда не открывалось внутреннее магическое око, никогда не сможет увидеть тебя, когда ты оставляешь тело. — Ландоран очень сильно побледнел. Он говорил отрывисто, но страстно. — Когда ты находишься внизу, в Зале Огня, то слышишь зов, как только покидаешь тело. Он не отдает приказы, однако противиться ему невозможно. Он тянет тебя туда, где горит в недрах этой горы вечный огонь. И внезапно ты становишься частью чего-то великого… Веселье, страхи и воспоминания о любви сотен жизней переполняют тебя. Ты запутываешься, а потом вдруг все складывается. Ты становишься частью большого хора. То, что отличает тебя, становится крохотной искрой воспоминаний, почти поблекшей рядом с великой мелодией, частью которой ты являешься. Линдвин руководит этим хором. Она проводит каждый голос на свое место. Никогда прежде не встречал я эльфийку, которая в столь юном возрасте достигла бы такого мастерства в магии. А камень альвов многократно увеличивает ее силу. Все, даже самые могущественные волшебники, подчиняются ей, потому что чувствуют, что это правильно. Даже я полностью подчинился ее мудрости и пою ее песню, когда занимаю место в Зале Огня. Так нам удается охладить раскаленный камень, уменьшить накопившееся давление. Однако силу, которой мы противостоим, нельзя измерить ни одним известным тебе мерилом.
