Олловейну невольно вспомнился Таэнор, эльф, который сгорел. То, что рассказывал отец, было таким гармоничным и безобидным… Но ведь мастер меча своими глазами видел, что в действительности все иначе. Значит, Ландоран снова говорит не все.
— А что может убить, если ты всего лишь поешь песнь? — цинично поинтересовался он.
— Страх. Ты покидаешь тело. И, несмотря на то что оставляешь плоть, все еще способен утомиться. Это усталость духа. А потом есть еще жар. Ты принимаешь его в себя, чтобы лучше понять его. Ты должен слиться с ним, чтобы подавить его. Если тебе страшно или если вдруг ты вернешься в свое тело, то сгоришь изнутри, потому что в тебе есть частичка огня. Когда мы сознательно возвращаемся в свое тело, это происходит очень медленно. Мы должны отделиться от великой песни, что очень печально. Затем должны отыскать искру воспоминаний, в которой тлеет то, что делает нас отдельными личностями. Когда мы осознаем искру, в которой горит наш собственный свет, то можем снова объединиться со своим телом. Но если во время возвращения поспешить и пламя в душе будет еще слишком горячо, то оно уничтожит наше тело. Так произошло с Таэнором. Но это случается реже с тех пор, как великой песней дирижирует Линдвин.
— Что значит реже? Скольких мертвых мы должны оплакать?
— Когда я пел великую песнь, у нас было две-три… потери ежедневно. С Линдвин бывает одна или же ни одной. Она очень хорошо следит за хором волшебников.
Олловейн пристально поглядел на отца. Правду ли он говорит? Его лицо превратилось в безразличную маску. Единственное, что читалось на нем, — это безграничная усталость.
— И именно в тот миг, когда появляюсь я, умирает один из певцов? Какое странное совпадение!
В глазах Ландорана вспыхнул гнев, несмотря на то что внешне он остался совершенно спокоен.
— В общем-то нет. Между тобой и Линдвин существует очень сильная связь. Я ведь говорил, мы разделяем чувства друг друга, когда все волшебники-певцы сливаются в единую великую симфонию. Я почувствовал, что испытывает она к тебе. Как сильно хочет быть любимой тобой, как боится твоего презрения. Линдвин очень чувствительна. Должно быть, она ощутила, что ты пришел в Зал Огня. По этой причине я и не хотел, чтобы ты спускался сюда. Твое присутствие ее отвлекает.
— Ты всегда был мастером слова. Теперь ты, выходит, обвиняешь меня в смерти Таэнора. Как можно так искажать действительность?
— Я ни в чем не обвиняю. Это делаешь ты, чтобы сохранить душевное равновесие. Я называю вещи своими именами. Факт таков — певец умер в тот миг, когда ты появился на террасе. Это может быть связано с тобой, а может быть случайностью. Я научился жить с тем, что великие задачи требуют жертв. Душевное спокойствие ты можешь обрести только сам. Можешь ненавидеть меня за то, что я говорю. Это ведь чувство, знакомое тебе. Меня это уже не трогает.
— Это никогда тебя не трогало, отец. Не обманывайся! Ты похож на эту землю. Глыба льда! И кто не может защититься при помощи заклинания от твоего холода, того он убьет или изгонит.
Ландоран снова оперся на стену и закрыл глаза.
— Не думаю, что ты можешь оценить, как все выглядит для меня, для моей души. Я знаю имя каждого певца-мага, каждой певицы-волшебницы, которые погибли внизу, в Зале Огня. Я могу назвать тебе имена всех, кто распростился с жизнью, когда мы сражались с огнем прошлые два раза. Здесь, в Филангане, в хороший год рождается трое детей. Победы над огнем уничтожают мой народ. Не думай, что это оставляет меня равнодушным.
— А почему ты просто не оставишь Филанган?
— Потому что тогда смерти всех, кто сражался с огнем, будут напрасны. И на этот раз мы тоже победим. Благодаря Линдвин и камню альвов наша сила больше, чем когда-либо.
Эльфийский князь снова закрыл глаза. Его голос звучал глухо, словно он повторял литанию, произнесенную уже столько раз, что слова казались затасканными и незначительными.
— Я не стану приносить наш народ в жертву твоему безграничному тщеславию. Можешь быть уверен в том, что с этого момента я буду пристально следить за тем, что происходит в Зале Огня. И брошу Филанган, уведу всех защитников на высокогорное плато Карандамон, как только заподозрю, что Линдвин проигрывает. Я спасу ее и камень альвов от тебя.
Ландоран открыл глаза.
— Я был готов к тому, что ты обманешь народ нормирга. Ты слишком долго был вдали от нас, чтобы суметь понять. Я буду готов к твоему предательству, Олловейн. Бойся этого дня!
Танец клинков
Колдовское сияние погасло на ночном небе, когда три тяжелых парусника постепенно стали набирать ход. Рагни и Люсилла только что вернулись на борт своих судов. Альфадас еще раз подробно изложил им план. Он не хотел битвы, только коротких стремительных атак. На протяжении последующих дней тролли не должны чувствовать себя в безопасности ни мгновения, пока будут идти по широкой ледяной равнине. Герцог с раздражением вспоминал ссору с Ландораном. Прятаться за стенами Филангана — ошибка. Вплоть до последнего часа перед отправлением Альфадас пытался убедить упрямого князя в том, чтобы рискнуть использовать ледяные парусники. В Снежной гавани столько кораблей. Если их перестроить так же, как «Гнев роз», «Ветер в ивах» и «Битву мечей», не нужно будет сидеть в крепости и ждать, пока тролли займут ее. Он ненавидел ожидание!
Альфадас невольно улыбнулся. Воины считали его спокойным, выдержанным человеком. Сколь же мало они знают его!
Герцог ухватился за рукоять на поручне. Порывистый ветер стегал по лицу. С каждым ударом сердца увеличивалась скорость «Гнева роз». Боги были благосклонны к ним в это утро, особенно Фирн, повелитель зимы. Он даровал им ясное небо и постоянный западный ветер. Вот и все, что нужно, чтобы сразиться против врага, имеющего стократное численное преимущество.
Лед брызнул из-под острых полозьев. Иногда тяжелый корабль содрогался, раздавливая крупную глыбу льда. «Гнев роз» все ускорял ход. Строго за ним следовали «Ветер в ивах» и «Битва мечей». На всех судах паруса были убраны. Мачты негромко поскрипывали под давлением ветра. Ледяная пыль сыпалась с промасленных снастей, когда они натягивались.
Из-за мелких неровностей на широкой ледяной равнине палуба слегка вздрагивала. Альфадас любил скорость. Страхи, испытанные во время первой кратковременной поездки, были давно забыты. Теперь его пьянило ощущение, что он несется надо льдом, словно сокол.
Все на борту находились на своих постах, готовые к бою. У поручней с обеих сторон были выставлены тяжелые арбалеты, на носу — поворотная катапульта. Все стоявшие у поручней мужчины обвязали вокруг бедер широкие кожаные ремни с закрепленными на них страховочными веревками, чтобы не снесло с палубы во время сражения. Кобольды, люди и эльфы жаждали боя. Все на борту верили в идею герцога и были убеждены в том, что сумеют победить.
