Отец сложился вдвое, едва не уткнувшись лицом в колени.
«Тошнит его, что ли?» — подумал Джек.
Мальчугана и самого едва не замутило при мысли о том, как крохотного младенца швыряют вверх-вниз. Мать побелела как полотно.
— И что же было дальше? — осведомился Бард.
Джайлз Хромоног выпрямился, лицо его исказилось от боли.
— Я кинулся вдогонку за этими тварями, а они петляют туда-сюда, перебрасывая малютку друг другу. Улепетывают во всю прыть между деревьев к холмам, прочь от деревни. Ныряют под ветви настолько низкие, что мне и не продраться, протискиваются сквозь щели настолько узкие, что мне оставалось только идти в обход. Я проклинал свою хромоту. Куда мне, с моей ногой, за ними угнаться-то! Очень скоро я безнадежно отстал, а твари убегали все дальше и дальше, вот уже только смутным пятнышком вдали маячат, а вот и совсем исчезли. А я все гнался за ними да гнался, обещал им что угодно, лишь бы они вернули мне мое дитя. Но ответа мне не было. А в лесу следов — без счету, и не счесть ручейков и долин. Я обшаривал их одну за другой, пока не сгустились сумерки. И наконец вернулся к бузине. Рухнул на колени и принялся молить Господа о милости если не ко мне, то хотя бы к Алдите. И вот молюсь я и слышу чудесный, заливистый звук — будто счастливое дитя воркует. Залез я на дерево, к корзинке, и что же? — лежит там, завернутая в одеяльце, девочка, краше которой я в жизни не видывал. Я сразу понял: мне ее сам Господь послал, — закончил Джайлз Хромоног.
Глаза его сияли от счастья. Но по мере того как шли мгновения, а тишины никто не нарушил, упоение схлынуло, и лицо его вытянулось.
— Ну, то есть я надеюсь, что Господь, — неуверенно пробормотал Джайлз.
Чары разом развеялись.
— Ты хочешь сказать, что Люси — не моя дочь? — охнула мать.
— А я тебе что говорила! — довольно подтвердила Люси. Из всех присутствующих она одна нимало не ужаснулась. Девочка по-кошачьи потянулась и изящно зевнула. — Папа всегда уверял, что я принцесса.
— Почему ты не сказал мне правды? — пронзительно закричала мать. — Я бы растила эту твою Люси как родную дочь, но я обыскала бы лес и нашла свою детку. Вся деревня мне бы помогла.
— Ну, ох, тебе ж нездоровилось… Ты много дней вообще не в себе была.
— К тому времени я уже пришла в себя! Мне уже тогда померещилось, что дитя выглядит совсем иначе, да только я ж малютку видела совсем недолго. Ох, Джайлз, как ты мог?
— Я поддался искушению, я не выдержал испытания, — глухо проговорил отец. — Я впал в грех. Думаешь, я не бичевал себя за эту слабость?
— Будь так добр, перестань уже приносить свою боль Господу, сколько можно-то! — устало промолвил Бард. — У нас тут серьезная беда, и твой обман усугубил ее еще более.
Бард подошел к Люси и заглянул девочке в глаза. Мать, не дыша, опустилась на скамью. Джеку казалось, будто он в страшном сне. То есть Люси теперь ему не сестра? Как так может быть? Но приходилось признать, что она порою и впрямь ведет себя странно.
— Кто же она такая, господин? — спросил мальчик Барда.
— В высшей степени интересный вопрос, — отозвался старик. — Мне доводилось видеть подменышей, — (Отец застонал; мать затаила дыхание.) — Но таких — никогда. Подменыши, бедняжки, в нашем мире чувствуют себя неуютно.
— А вдруг подменыш — это я? — внезапно спросила Пега. Джек вскинул глаза: лицо девочки исказилось от муки. Половину этого лица затемняло родимое пятно, а вторая половина побледнела от страха. — Мне порою кажется, что так и есть. У жены вождя хранится зеркало из полированной бронзы, и я в него однажды заглянула.
— Нет, милая, — мягко отвечал Бард. — Подменышам до смерти страшно, потому что их силой выдернули из их родного мира. Они впадают в слепую ярость и пронзительно визжат, сводя с ума тех, кто рядом. Однако ж подменыши сами не знают, что делают, потому что чужих переживаний им не понять. Ты, дитя мое, не такова.
Пега выдохнула с таким явным облегчением, что у Джека даже сердце защемило.
— А вот Люси вроде бы способна любить, — неуверенно предположил Бард, — и однако ж ее чувства непостоянны, как солнечный блик на поверхности ручья.
— Она любит меня, — решительно объявил Джайлз.
— Когда ей это удобно.
— Ну, словом, Люси — не подменыш, и дело с концом. Ее все просто обожают, — подвел итог отец.
— А это потому, что я принцесса, — подтвердила Люси, играя со своими прелестными золотыми локонами.
— Мне нужно хорошенько все обдумать, — промолвил Бард, не обращая внимания на очаровательную улыбку Люси. — Жалко портить такой чудесный весенний вечер напрасными тревогами.
И старик извлек из котомки промасленный сверток, внутри которого обнаружились четыре превосходные копченые форели, некогда пойманные Пегой. Мать загодя испекла ячменные лепешки и сготовила целый горшок пюре из пастернака с маслом.
Пега помогла накрыть на стол. Она взялась за работу так же непринужденно и весело, как и в доме Барда. Мать тепло поблагодарила гостью.
«Я ж тоже помогал, — подумал Джек. — Я весь день чинил ограды и гонялся за черномордыми овцами. Но до меня никому дела нет и не было. Господи милосердный, да я разнылся точно плаксивый трехлетка. Небось это все та самая зараза, о которой говорил Бард, дает о себе знать».
И мальчуган заставил себя глядеть на мир приветливее.
Бард поразвлек слушателей историей про ледяной остров, на котором он некогда прожил целую неделю. Он выдержал настоящую битву с тролльим медведем — хищник обосновался на том же плавучем острове — и сбросил зверюгу в море.
Мысли Джека то и дело возвращались к Люси. Она всегда была непохожа на них всех, эта златокудрая красавица. И дело не только во внешности. Она двигалась так, что поневоле залюбуешься. Улыбнется — и тотчас забываешь, как эта негодница себя вела за минуту до того. Даже Джек, отнюдь не разделяющий слепое обожание отца, обнаруживал, что смеется без всякого повода, глядя на Люси в те моменты, когда та мила и ласкова.
Бард с Пегой остались на ночь, за что Джек был им бесконечно признателен. Под одной крышей с отцом мальчуган чувствовал себя до крайности неуютно. Постелей на всех не хватило, так что Барду, разумеется, досталось самое лучшее. А Джеку с Пегой пришлось довольствоваться тощей охапкой соломы. Люси, как то и подобает потерявшейся принцессе, изволила почивать на ворохе мягких овчин.
Джек проснулся еще до рассвета, замерзший и злой. Бард уже сидел у огня. Он поманил ученика к себе, как если бы накануне ровным счетом ничего не произошло.
— Я вот все размышляю о твоей сестре, — проговорил старик, вороша угли посохом.
— Выходит, она мне и не сестра вовсе, — вздохнул Джек.
В каком-то смысле Люси для него умерла, хотя на самом-то деле девочка мирно спала себе на чердаке.
