— Чем бы этот мох раскопать-то! — простонала Пега, тщетно дергая корни и нагибая ветки. — Они все равно что железные — никак не ломаются!
— Я могу попробовать применить магию, — промолвил Джек, — но это может быть опасным. Пега, отойди. Я сам не вполне уверен, чего ждать.
Пега отступила к краю отрога. Мальчик уперся посохом в мох и попытался успокоить мысли.
«Чего бы попросить? Что сказать-то?» — в отчаянии размышлял он.
Огонь вызвать — страшно. Чего доброго, пламя вырвется из-под контроля и испепелит их всех. Пока Джек ломал голову, на его глазах мох тихонько пополз вверх к шее Торгиль — и отпрянул!
Не просто отпрянул — скрутился спиралью; легкий ветерок подхватил и развеял чешуйки пепла. Глаза воительницы были закрыты, по лицу разливалась смертельная бледность, однако же мох на груди слегка колебался. Девочка еще дышала. Между нею и лесом стояла некая сила.
«Охранная руна!» — вспомнил Джек.
Руна была незрима — она становилась видимой только на краткий миг, переходя из рук в руки, — но мальчуган ощущал ее присутствие. Руну имел на себе Бард, когда проходил через Долину Безумцев. Джек носил ее в Ётунхейме и отдал только затем, чтобы удержать Торгиль от самоубийства. В руне воплотилась сама жизненная сила.
Джеку отчаянно хотелось прикоснуться к руне. Но он не смел. Руну можно передать только добровольно. Того, кто попытается отнять ее силой, руна обжигает — как опалила мох, помешав ему подступиться к лицу Торгиль.
Джек тщетно ломал голову в поисках решения. Он знал, как вызвать туман и ветер, как отыскать воду, как зажечь пламя и как устроить землетрясение (ну, по крайней мере, один-то раз ему это удалось!). Ничего из этого сейчас ему не пригодится.
«Если бы я только мог разбудить ее, — думал Джек. — Тогда руна придала бы ей новых сил».
Мальчуган погладил ее лоб, позвал по имени, но Торгиль спала.
— Я могу тебе чем-то помочь? — спросила Пега от каменного отрога.
— Ты же магией не владеешь, — нетерпеливо оборвал ее Джек. Как тут прикажете сосредоточиться, когда тебя отвлекают?
— Я спеть могу.
Джек резко поднял голову. Спеть! Ну конечно же! Что скорее всего приведет Торгиль в чувство? Не вдаваясь в объяснения, мальчуган затянул:
Гибнут стада, родня умирает,
[3]
Дворы сгорают дотла,
Но знаю одно, что вечно бессмертно:
Храброго воина слава.
— Как можно петь такое человеку на пороге смерти? — промолвила Пега.
— Заткнись! — цыкнул на нее Джек. И продолжил:
Гибнет корабль в пучине морской,
В прах обращаются царства,
Но знаю одно, что вечно бессмертно:
Храброго воина слава.
Слава бессмертна!
Слава бессмертна!
Слава бессмертна!
Джек пел, и в душе его оживали воспоминания о викингах. Вот — корабль Олава Однобрового; полосатый ало-кремовый парус полощется по ветру. Морские разбойники жили бурной, полной приключений жизнью, эти головорезы худшего толка — грязные, полусумасшедшие, тупые, и все же… им было присуще своеобразное благородство.
Мальчуган снова затянул ту же песню, и на сей раз Пега принялась подпевать — она быстро уловила мелодию, с ее-то музыкальным слухом! «Слава бессмертна! Слава бессмертна! Слава бессмертна!» Лицо Торгиль утратило смертельную бледность, губы дрогнули — словно и она пыталась подхватить напев. Глаза распахнулись.
— Джек? — прошептала она.
— Ты непременно выживешь!
Джек с трудом сдерживал переполняющую его радость. А глаза Торгиль вновь помутнели и сами собою начали закрываться.
— Да что ты за малодушная клятвопреступница! — заорал мальчуган. — Разве это достойная смерть? Уснуть на мягкой постельке, под стать последней рабыне! Пфа! Ты заслуживаешь того, чтобы попасть в Хель!
— Джек! — возмущенно вскрикнула Пега.
— Молчи. Я знаю, что делаю. Торгиль Мокрая Курица — вот как тебя станут звать! — объявил он воительнице. — Торгиль Brjуstabarn! Сосунок, вот ты кто!
— Я не Brjуstabarn! — прорычала Торгиль.
Щеки ее ярко заалели, по телу прошла крупная дрожь.
— Тогда живи, жалкая ты падаль!
Губы воительницы задергались, как если бы на ум ей пришло столько гнусных ругательств сразу, что одновременно и не выговоришь. Мох на ее груди побурел и стал отслаиваться. Вдоль ее рук и ног во мху зазмеились трещины. Девочка рывком поднялась на ноги и пошарила вокруг в поисках ножа. Но тут вновь накатила слабость, и она рухнула на колени, дрожа всем телом.
— Так-то лучше, — похвалил Джек.
— Дай я помогу тебе, — воскликнула Пега, кидаясь к Торгиль.
— Никакая… — Измученная воительница хватала ртом воздух. — Никакая… помощь… мне… не нужна.
— Да ты посмотри на себя. Ты даже говоришь с трудом. Конечно, ты нуждаешься в помощи.
Пега попыталась приподнять ее; Торгиль слабо ударила девочку по руке.
— Оставь ее, — посоветовал Джек. — Торгиль Brjуstabarn может ползти на четвереньках, раз ходить разучилась.
— Ненавижу… тебя, — тяжело дыша, проговорила Торгиль.
Джек отошел к скале и присел на камень. На душе сделалось легко-легко: так невесомый солнечный луч дрожит в воздухе.
— На твоем месте я бы убрался с этого мха. Выбор за тобой, конечно.
Пега в ужасе глядела на него.
— Понимаю, Пега, в твоих глазах я выгляжу сущим чудовищем. Но манеру эту я перенял у самих викингов. У них без десятка оскорблений да хотя бы одной смертельной угрозы день, считай, даром прожит.
Получив еще несколько ударов — совсем, впрочем, слабеньких, — Пега наконец-то отошла к скале и уселась рядом с Джеком.
Вместе они смотрели, как воительница с трудом отползает от мха на четвереньках. Несмотря на все резкие слова, сердце Джека ныло при виде того, как мучается Торгиль; но мальчуган хорошо знал: вмешиваться бесполезно. Торгиль должна спасти себя сама. Иначе она станет считать себя униженной — и сделается совершенно невыносимой. Но вот наконец воительница вскарабкалась на нижний скальный уровень, за пределы досягаемости алчных древесных корней.
— Я… выбралась, — прохрипела она. — Сама, без вас.
Джек тут же подсел к ней поближе.
— Тебе нужно попить, — заметил он. — Подожди здесь.
Он сбегал к ручейку, что стекал с горы неподалеку, и набрал в горсть воды. Часть ее просочилась сквозь пальцы по пути, но Джеку удалось-таки влить немного в рот Торгиль. Они с Пегой сходили туда-сюда не один раз, но вот наконец воительница вздохнула и покачала головой.
