Селина и Жюли. Совсем заврались. Совсем.
* * *
…Я мертва. Абсолютно. Тотально. Я мертвее, чем бэби.
Хотя домой я лечу обычным рейсом, грузового самолета мне не
понадобилось. Теперь мне мало что понадобится. Я знаю это точно. Разве что
ноутбук бэби.
Ноутбук бэби – единственное, что у меня есть.
Дома меня встречает Влад. Что-то среднее между Томом Крузом
и опоссумом. Он никуда не уехал. Впрочем, мне все равно, уехал он или нет.
– Ты начала курить? – спрашивает Влад.
Я не совсем понимаю его вопрос. Я бросаю на стол две пачки
«Мальборо».
– Ты начала курить?
– Да. Я начала курить.
– Как твои съемки? Господи, о чем он?..
– Какие съемки?
– У тебя же должны были быть съемки в Москве. Как они?
– А-а… Отлично. А ты не уехал в свой Выдропужск?
– Мне нужно поговорить с тобой, детка. Серьезно.
Господи, о чем он?..
– Я наврал тебе про Выдропужск. Я должен был лететь
совсем в другое место. И с другим человеком. Не важно… Знаешь, просто замечательно,
что ты отправила меня в Амстердам. Просто замечательно. Мне нужно было уехать.
Чтобы понять, как сильно я тебя люблю.
Господи, о чем он?..
– Просто временное помутнение. Знаешь, у мужиков это
иногда бывает. Игра гормонов и все такое. Да фигня все это… Ты переживала, я
видел… Ты ведь простишь меня? Мне нужна только ты… Только ты…
Я мертва. Абсолютно. Тотально. Я мертвее, чем бэби.
Даже пистолет, приставленный к виску, не сделал бы меня
более мертвой. Тем более что его пришлось оставить. В бардачке джипа. С
огнестрельным оружием в самолет не пускают. Наверное, в этом есть свой резон.
Когда-то в прошлой жизни у меня был леденец во рту. Теперь
от леденца и следа не осталось. Возможно, со временем там появится камешек с
отпечатком стрекозы.
Как ты думаешь, бэби?..
Домино
* * *
…Никто и никогда не узнает, что я без ума от Jay-Jay
Johanson.
Даже он сам.
А как было бы сногсшибательно признаться в любви к
творчеству худосочного, крашенного в безальтернативный рыжий шведского фрика в
одном из своих интервью глянцевым журналам! Объявить трип-хоп самым выдающимся
музыкальным направлением десятилетия и закончить пассаж не лишенной кокетства
репликой: всех мужчин, с которыми у меня возникают отношения, я так и называю –
Джей-Джей.
Возможно, фраза не выглядит слишком уж отточенной, но каждую
ночь (прежде чем заснуть) я работаю над ее содержанием, изменяя порядок слов,
переставляя предлоги и добиваясь мажорного звучания окончаний. То, что ни
одному из глянцевых журналов и в голову не придет взять подобное интервью, меня
не останавливает.
Да что там глянец! – я не представляю интереса ми для
журнала «Катера и яхты», ни для альманаха «Машиностроение», ни для
информационного листка «Муниципальный вестник», единственный способ быть
причастной к подобного рода изданиям – это устроиться курьером на комбинат
офсетной печати «Иван Федоров»… Я не представляю интереса ни для кого, включая
большинство потенциальных Джей-Джеев. А те, кто все-таки обратил на меня
внимание, в конечном итоге оказываются альфонсами. Или бывшими зэками, отсидевшими
за разбой. Или никчемными безработными поэтами, косящими под Бродского. Или
охотниками за несуществующим наследством. Или хорошо законспирированными
бытовыми алкоголиками.
Ничего другого мне, как правило, не попадалось.
Это – закон, который в своей непреложности может поспорить с
законом Бойля-Мариотта, его смысл так и остался для меня тайной за семью
печатями.
Никто и никогда не узнает, что я без ума от Jay-Jay, который
явно не зэк и не альфонс. А еще я просто млею от темно-вишневой ликерной бумаги
для самокруток (они радуют меня, некурящую, одним лишь фактом своего наличия в
продаже), от жареных осьминогов (их жарят в странах, до которых мне не
добраться по определению) и от джинсовых комбинезонов как универсальной формы
одежды (джинсовые комбинезоны мне категорически противопоказаны – так
утверждают моя драгоценная мамочка, моя подружка Милка по прозвищу
Милли-Ванилли и женщина из «Ленэнерго», раз в месяц снимающая показания с моего
счетчика, – ее вкусу я почему-то доверяю больше всего).
Никто и никогда – в этих двух словах и заключается рефрен
моей унылой жизни за двадцать пять. Виниловый взломщик Джей-Джей переступил бы
через этот рефрен не поморщившись.
Не то чтобы мои дела обстояли так уж плачевно, так уж из рук
вон.
Совсем нет.
Я никогда не страдала от угревой сыпи, герпеса, или
хронического гастрита, или хронического отсутствия денежных средств. Квартирный
вопрос тоже не висел надо мной дамокловым мечом и не прожирал печень: с
девятнадцати лет я живу совершенно самостоятельно, в шикарной академической
двушке, в пяти минутах ходьбы от метро «Петроградская». Двушка досталась мне в
наследство от бабки, матери отца. О существовании обоих я узнала только после
их смерти, а до того была абсолютно уверена, что родная мамочка (мусик, мамулёк)
произвела меня на свет при деятельном участии городского байка спермы. Что
совсем неудивительно, учитывая патологическую ненависть мусика к мужчинам.
Вопреки этой ненависти (а может – благодаря ей) она выходила замуж раз восемь,
и каждый последующий муж оказывался много хуже предыдущего, а именно сволочью,
мошенником и проходимцем. Сволочи, мошенники и проходимцы сменяли друг друга с
завидным постоянством. И с тем же постоянством благородно оставляли мусику
квартиры, машины, драгоценности и счета в банке.
Это – тоже закон, который в своей непреложности может
поспорить с законом всемирного тяготения. Между прочим, куда более
фундаментального, чем какой-то там периферийный законишко Бойля-Мариотта.
Как бы то ни было, в свои пятьдесят шесть мой мусик по-прежнему
клянет мужиков оптом и в розницу, спускает бешеные суммы на пластические
операции и игровые автоматы и ежедневно выступает сразу в трех едва ли не
взаимоисключающих ипостасях: добропорядочного рантье, харизматичной стервы и
городской сумасшедшей.
Две из трех оставленных проходимцами квартир мусик сдает за
бешеные деньги эстонскому консульству и торговому представительству Сингапура.
И я подозреваю, что не проявись в свое время тени покойного отца и бабки, мне
пришлось бы снимать дешевый тараканий угол в районе Сенной площади. Мусик ни за
что не поделилась бы со мной своими квартирными благами, она твердо убеждена,
что:
а)
дети должны проживать отдельно от родителей, в идеале – в
разных городах, а лучше – странах;
б)
детям строго возбраняется навешивать на родителей свои
проблемы, прежде всего – материальные; Последний пункт (в) касается
исключительно нас с мусиком и выглядит следующим образом: я не расплачусь с ней
по гроб жизни уже потому, что она в муках произвела меня на свет, хотя двадцать
раз могла сделать аборт.
