– Ты будешь единственной! – с жаром заверил меня
Тимур. – Ты и без того – единственная.
Он шутит или?.. Какой смысл он вкладывает в слово
«единственная», неужели он чувствует то же, что чувствую я? Все из-за сигареты,
первой в жизни: меня слегка подташнивает, окружающий пейзаж распадается на
отдельные, никак не связанные между собой детали, – и все они медленно
тонут в волнах его волос. Его волосы – вот что доминирует. Его волосы украшены
обрывками постеров (фестивали, конкурсы, концерты), монтажными срезками из
фильмов Грегга Араки (редкостная мочеполовая туфта в стиле home-видео, я и
десяти минут не продержалась); его волосы украшены устрицами, креветками и
садовыми улитками, в них вплетены тонкостенные пробники с самыми модными в этом
сезоне ароматами – и это уже не море волос, как было вначале, -
целый океан.
Чтобы выжить, чтобы не захлебнуться, не набрать излишка
прядей в отравленные сигаретой легкие, нужно немедленно приступить к
строительству ковчега. Того самого, где каждой твари по паре, вот только дуриопахнущего
халтурщика и хламодела Грегга Араки я в него не возьму. Ни за что.
Губы божества похожи на цветы.
Такие цветы произрастают в странах, до которых мне не
добраться по определению, на худой конец – в «Самой полной энциклопедии
растений», перевод с английского. Губы, похожие на цветы, – довольно
избитое сравнение, существующее в любой реальности. В моей реальности дело
усугубляется стеблями, па которых покачиваются чертовы губы: они сработаны из
волос – как и силки, как и все остальное, в природе нет крепче материала, и
никакого другого материала тоже не существует. Божество по имени Тимур
протягивает их мне:
– …Ты единственная. Единственная женщина в штате. Кроме
босса, естественно. Даже уборщицей у нас числится мужик.
Вот и всё объяснение. А я-то что себе возомнила?..
– Ну, положим, я пока не в штате. Принята с недельным
испытательным сроком. Ваш босс – женоненавнстница?
– Не только это, ха! Она еще и самая настоящая сучка,
немецкая овчарка, дьяволица. Удачливая амбициозная стерва, страдающая приступами
бешенства матки. Ее любимое блюдо – мальчики, провинциальные и не очень;
побольше мальчиков, вагоны и цистерны мальчиков, танкеры и товарняки. Она жрет
их сырыми, без перца и соли. Жрет и выплевывает. Не брезгует никем, трахалась
даже с нашей уборщицей, а он, между прочим, таджик-нелегал.
Таджик-нелегал добил меня окончательно.
Мне не хватило бы и сорока реинкарнаций, чтобы заслужить
такую зубодробительную, такую волнующую кровь характеристику. Бедная
Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля, на твоем полустанке никогда не
остановится ни один вагон, ни одна цистерна, ни один товарняк; они даже не
замедлят ход, и максимум, что ты можешь себе позволить, – махать газовым
шарфом, пока они не скроются из виду. Так думала я и так, должно быть, думал Тимур.
Я совершенно не интересовала его, я не годилась и для скоропалительного, ни к
чему не обязывающего редакционного флирта, это было видно невооруженным
взглядом, тогда зачем он предложил мне пойти покурить? Зачем сказал, что мои
несмелые затяжки так эротичны?..
Затем, что он влюблен в немецкую овчарку и дьяволицу.
Безответно.
Иначе он ни за что бы так не распалился, не стал бы лить
помои на свою начальницу первому встречному, хотя бы из чувства субординации и
самосохранения. Безответная любовь – другое дело, только она заставляет людей
генерировать глупости, совершать глупости и нисколько не заботиться о
последствиях, к которым глупости рано или поздно приведут.
– …Немецкая овчарка? Занятно.
– И я еще слабо выразился. И возможно, ошибся в
определении породы…
– Афганская сторожевая?
– Может быть.
– Русская сторожевая?
– Может быть.
– Волкодав?
– Не исключено.
– Все это впечатляет, – процедила я. –
Сколько лет знаю свою тетку, а с этой… м-м… кинологической стороной ее натуры
не сталкивалась.
– Значит, босс – твоя тетка? – Не то чтобы это
известие повергло Тимура в шок, но он заметно посерел и почти слился по цвету с
брезентовым шлангом на пожарном щите.
– Ага. Говорят, что мы похожи.
Несколько секунд божество скользило глазами по моему липу
(до сих пор так пристально на меня не смотрел ни один мужчина), потом глаза
спустились ниже, прямо в объятия пиджака сомнительной фирмы и блузки
сомнительного качества. Единственное, что еще может спасти мой имидж, –
итальянские модельные туфли на запредельном каблуке, подарок мусика.
Внеплановый подарок, нужно сказать. Он был вручен лапуле со скрежетом зубовным:
если бы ноги мусика не опухали по весне, она ни за что не рассталась бы с этим
произведением обувного искусства.
– Ни хрена не похожи, – вынесло вердикт божество,
проигнорировав туфли.
– Не важно. Но я обязательно ей передам столь лестные
высказывания подчиненных. Думаю, она порадуется.
– Еще бы не порадуется. Будет счастлива без меры.
Произнеся эту фразу, Тимур надолго замолчал. Я тоже молчала,
сосредоточившись на том, как бы не свалиться в обморок и не исторгнуть из
организма все свои эротические затяжки, приправленные гарниром из скромного
академического завтрака: рогалик, подгоревший тост и два яйца всмятку. Больше
всего мне хотелось, чтобы божество испарилось, исчезло, убралось куда подальше
вместе с шикарными волосами и несбыточными трамвайными мечтаниями о русской
сторожевой. Ведь если сейчас я облажаюсь, то и на моих собственных, возникших
на пустом месте, мечтаниях о божестве придется поставить жирный крест. Ее
вырвало на ведущего сотрудника журнала – хорошо же начинается моя карьера в
попсовом издании «Город и ночь», нечего сказать!..
Но Тимур и не думал отлипать от меня, напротив – принялся
запихивать в мое штормящее нутро новые и совершенно бесполезные сведения о
концепции журнала и о том, чту бы ему хотелось изменить в этой гребаной
концепции, и в оформлении, и в подаче материала, и в штатном расписании заодно.
Дальний умысел божества был ясен до неприличия: реабилитироваться в глазах
нежданной родственницы хозяйки, а заодно показать себя болеющим за дело
специалистом.
– Вообще-то я пошутила. Никакая я не племянница… –
Саморазоблачение выглядело такой же нелепостью, как и предыдущее самозванство.
Но иного способа остановить поток сознания Тимура я не видела.
– Не племянница? – тут же осекся он.
– И даже не седьмая вода на киселе.
– Тогда… Погоди, я сам угадаю. Ты – сестра ее
любовника.
– Вообще-то я была единственным ребенком в семье.
Двоюродная сестра ее любовника. – Воображение музыкального
обозревателя «Города и ночи» не отличалось особым разнообразием.
Тоже вряд ли. Девушка с улицы – так будет точнее. Тимур
наконец заткнулся и посмотрел на меня с видимым облегчением. И позволил себе
улыбку – о, что это была за улыбка!.. Я бы смирилась и с
сексистски-шовинистическим оскалом («все бабы дуры»), и с мимолетной тенью
профессионального превосходства («все секретутки – безмозглые твари»), –
но как мириться со сверкающим, ослепительным, в тридцать два зуба, проявлением
жалости?
