В предвкушении чуда я и не заметила, как заснула.
…До этой ночи (первой в обществе канадского сфинкса) мне
никогда не снились кошмары. Отсутствие кошмаров можно было считать вполне
приемлемой платой за общую невыразительность и осторожность моих
политкорректных снов. В них я никогда не летала, и не находила несметных
сокровищ, и не занималась сексом с тушканчиками, и не целовалась с покойным
президентом Франции Франсуа Миттераном. И уж тем более не целовалась с ныне
здравствующим секс-символом Голливуда Орландо Блумом. Во сне я не соблазняла и
не бывала соблазненной, не закатывала трупы в псевдоперсидский ковер из
кабинета, не пила ледяную водку в обществе агента 007: все мои сны носили
приземленный, чтобы не сказать – прикладной характер. В них царило вечное и
такое обыденное для питерских широт межсезонье, дома и улицы воспроизводились с
фотографической точностью, то же можно было сказать о людях. Никаких незнакомых
лиц, никаких нестандартных ситуаций – ничего, с чем бы я не сталкивалась в
повседневности. Во сне я решала те же проблемы, что и наяву: как выкроить из
зарплаты деньги на поездку в Анталью; как заманить к себе сантехника, чтобы он
починил вечно текущий кран в ванной; как заставить мусика не помыкать мной и не
бежать по первому ее зову питье ней бессмысленные слабоалкогольные коктейли в
бессмысленном кафе.
В эту ночь все оказалось по-другому и,
строго говоря, приснившееся мне было не вполне кошмаром.
Да и можно ли назвать кошмаром стоящие в ряд костяшки
домино? Изготовившиеся к падению костяшки – они вот-вот осуществят свои главный
принцип, который так и называется: принцип домино. Стоит сдвинуть с места одну
– и эта одна опрокинет все последующие, красота и быстротечность события
завораживает. Я не боюсь костяшек и не боюсь того, что должно произойти;
единственное, что кажется странным – размер костей.
Они слишком крупные.
Они вытянулись в человеческий рост. В рост моих любовников,
так будет вернее. А все мои любовники были выше меня как минимум на полголовы.
Нуда, на пол головы – мой обычный любовный стандарт, я как будто подбирала
бойфрендов, следуя именно ему.
Костяшки домино так же неприемлемы в качестве сексуальных
партнеров, как и тушканчики.
К тому же они – теплые.
Горячие. Их поверхность кажется бархатной на ощупь. Такой же
бархатной, как персик. Или – как кожа Домино, канадского сфинкса. Соотношение
очков на лицевой стороне каждого из камней не меняется:
6– 1.1 -6.
Меня так и подмывает привести в исполнение принцип домино.
Некоторое время я борюсь с собой, прохаживаясь вдоль строя,
уходящего едва ли не за горизонт (ничего другого, кроме реликтового леса из
костяшек, в округе нет, но реальность сна вполне это допускает). Я иду без
всякой цели, фланирую, как тот мужчина с фотографии тридцать третьего года; я
облачена в тот же или почти тот костюм, и даже шляпа на мне такая же, но во сне
она лихо сбита на затылок.
Отсутствует только трость.
Давай, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! давай,
сделай это!..
Я возвращаюсь к началу строя, к началу леса, к началу пути,
и с замиранием сердца толкаю самую первую костяшку домино.
Принцип срабатывает. Не сразу, но срабатывает.
Кость заваливается, быть может – слишком медленно, слишком
лениво (реальность сна это допускает), следом за ней опрокидывается еще одна, и
еще: темп падения все убыстряется, подобно тому, как набирает ход скорый поезд.
В своем сне я еще успеваю подумать о том, что сравнение с поездом вполне
уместно. И еще о том, что поезд приближается, а я как на грех застряла на
путях, еще секунда – и бешено вращающиеся колеса превратят мое тело в кровавое
месиво.
Беги и не оглядывайся, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс,
лапуля!..
Мне сразу же удается набрать приличный темп. Наверное, я
могла бы бежать даже быстрее, если бы не курила, – но и этой скорости
достаточно. Теперь мы движемся параллельно: я и поезд, составленный из падающих
доминошных костей. Краем глаза я вижу какие-то неясные, неизвестно кому
принадлежащие тени. Смазанные силуэты людей, которые живут в пансионе на улице
«Соnсерcion Jeronima.13». Ленточки от бескозырок. Венерины мухоловки. И еще
что-то, столь же неаппетитное и наполняющее душу безотчетным страхом.
Мне нужно остановиться, перестать нестись.
Но если я остановлюсь, то снова окажусь на путях и
поезд-домино обязательно меня раздавит. И поэтому я бегу, бегу, бегу – к
горизонту, где еще возвышаются несколько десятков 6 – 1.1 – 6.
Все заканчивается также внезапно, как и началось.
Принцип домино заманил меня в ловушку, у края горизонта
разверзлась пропасть; туда летят последние кости домино. Туда же срываюсь и я.
Элины-Августы-Магдалены-Флоранс больше нет?
Реальность сна это допускает.
Но я не сплю. Я лежу с закрытыми глазами в собственной
постели и вяло думаю о том, что мне приснился кошмар. Впервые в жизни. И еще о
том, что во рту у меня стоит великая сушь и надо бы спустить ноги с кровати и
(по-хорошему) пойти на кухню, глотнуть воды из чайника. Давно пора это сделать,
чего я боюсь?
Что сон продолжается.
Что, спустив ноги с кровати, я не обнаружу пола, а обнаружу
пустоту, и снова буду вынуждена падать вниз. Сбившаяся простыня под рукой,
подушка в изголовье – э-э, нет, меня не обманешь, реальность сна может
прикинуться и подушкой.
– …Мау-у…
Домино, мальчик мой!
Он произнес свое «мау» с видимым беспокойством, он
действительно волновался обо мне, а может, чего-то требовал?
Я наконец-то открыла глаза и вздохнула с облегчением: шторы
«павлиний глаз» на окне, тумбочка с правой стороны кровати и лампа на ней,
сложенные стопкой книги. Я – дома, я – не сплю, кошмар (если это был кошмар)
кончился.
– Приснится же такое, – виноватым голосом сказала
я Домино. – Я кричала во сне, малыш? Я тебя испугала?
Кот сидел в метре от моего лица, на краю кровати, и
разглядывал меня в упор. На какую-то секунду мне стало не по себе от его
пристального, почти человеческого взгляда.
Будильник показывал половину восьмого.
Все равно пора вставать, работу еще никто не отменял.
Пошарив ногами по полу, я не обнаружила тапок, зато
обнаружила лежащий на полу альбом «Мир Анри Картье-Брессона». Ничего
удивительного, я сама оставила его там вчера вечером. Вот только… Вчера он был
закрыт, захлопнут, я хорошо помню звук, с которым сомкнулись страницы. Вчера он
был закрыт, а сегодня – предстал передо мной в открытом виде. Как раз на
странице с той самой фотографией, которая так понравилась Домино.
Той, да не той.
Едва до меня дошло, что фотография не та, я подхватила
альбом и впилась в снимок глазами. «Найди десять отличий, найди десять
отличий», – вертелось у меня в мозгу. Отличий было не десять, много
меньше, но они полностью изменили смысл фотографии. Нет, забор остался, как
остался остов здания на заднем плане. С рекламными щитами все тоже было в
порядке, во всяком случае – с правым. А до левого я не добралась, уставившись в
самую середину фотографии – туда, где еще вчера был мужчина с тростью.
