– Кажется или точно?
– Точно, точно. Она неделю назад перья по этому поводу
распускала. Что, мол-де, муженек подарил ей «ТТ» на годовщину свадьбы. Знаешь,
сколько она стоит?
– И знать не хочу. Ладно, возвращайся к своему
кровососищу, я не задержусь…
– Что это ты задумала? – Милка с недоверием
посмотрела на меня, ожидая подвоха.
– Ничего криминального. Не боись.
…Сказав, что не задумала «ничего криминального», я явно
погорячилась. От моего спонтанного замысла криминальщиной несло за версту, и
если я попадусь… Тысячью долларов или даже тремя, внесенными Милкой за членство
в напомаженном, покрытом искусственным загаром клубе «Мистраль», мне не
отделаться.
«ТТ» стояла чуть на отшибе, слегка в стороне от остального
стада иномарок. Мне хватило нескольких минут, чтобы оценить всю выгоду этого
месторасположения. «ТТ» не просматривалась из окна, за которым сидело
кровососище. Ее было видно разве что с крыльца «Мистраля», а как раз над ним
висел циклопический глаз видеокамеры. Препятствие, непреодолимое на первый
взгляд. Но стоило мне присмотреться внимательнее и вычертить гипотетическую
прямую от камеры до автомобиля, как оказалось, что обзор ее глазку наглухо
перекрывают пластмассовые ветви кипариса.
И на фига, спрашивается, тут дерево? И на фига,
спрашивается, тут камера?
Странное нервное возбуждение, овладевшее мной несколько минут
назад, только усилилось. В жизни я не совершила ни одного противоправного
поступка. Я переходила улицу исключительно на зеленый свет, вовремя вносила
плату за коммунальные услуги, уступала место пенсионерам в вагоне метро, а
однажды найденный мной кошелек был вручен первому встречному милиционеру
нераскрытым. Чувство врожденной грамотности диктовало мне линию поведения и вне
синтаксиса с пунктуацией: я всегда поступала грамотно, согласуясь с правилами.
Теперь же с легким и даже трепещущим сердцем собираюсь окунуться в уголовно
наказуемое деяние. Что со мной происходит, черт возьми?..
Потом. Ты подумаешь об этом потом,
Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, л а пул я!..
Порыскав по округе, я довольно быстро отыскала обломок
кирпича. И сунув его под дубленку, прогулочным шагом приблизилась К машине.
Солнце по-прежнему сияло, народу на улице было негусто, и спешил он по своим
делам, не обращая на меня никакого внимания; со стороны проезжей части меня
защищал корпус «ТТ», а с противоположной – невысокий кирпичный забор (именно у
его основания я обнаружила обломок). Удостоверившись, что за мной никто не
следит, я с силой провела заостренной частью кирпича по передней пассажирской
дверце автомобиля. Царапина получилась отменная! Следом возникли еще три
царапины, но тачка почему-то не издала ни звука. А на таких тачках должна
стоять сверхчувствительная сигнализация! – неужели муженек кровососища
сэкономил на защите? Слегка разочаровавшись в любви как средстве выколачивания
благ, я ударила кирпичом по фаре. Что было дури. Осколки толстого стекла
брызнули в разные стороны, и «ТТ» наконец-то взревела. Сначала – хорошо
поставленным оперным басом, затем – оперным баритоном; затем опера кончилась, и
начался безголосый, срывающийся на фальцет российский шоу-бизнес.
Шоу-бизнес я дослушивала уже с крыльца «Мистраля», скрестив
руки на груди и ожидая дальнейшего развития событий. Кровососище выскочило
через минуту: на его плечи была наброшена шубейка из песца, а голову покрывало
темно-синее клеенчатое полотно. На то, чтобы обнаружить повреждения, оценить их
необратимость, упасть в обморок и очнуться от него, у мочалки в песце уйдет
добрых четверть часа. Следующая четверть будет потрачена на стенания, посыл
проклятий в стратосферу, вызов мужа, дорожного комиссара, гаишников и представителей
фирмы-страховщика. После этого мочалка вернется в «Мистраль» (куда же еще ей
деваться!), – но вряд ли ей будет дело до усовершенствования и без того
почти безупречной внешности.
– …Я непривередлива, ты в курсе? – сказала я
опешившей Милке, плюхнувшись в кресло, еще теплое от накачанного в
фитнес-центре зада кровососища. – Просто состриги все волосы. Можно под
корень. Больше двадцати минут это не займет.
– Ты с ума сошла… У меня…
– Знаю, что у тебя клиентка. Но по-моему, она занята
своей машиной.
– Что значит – «занята машиной»?
– Там вроде какая-то неприятность произошла. Вроде как
фару ей разбили. Ужас. Кош-шмар!
Милли-Ванилли затряслась мелкой дрожью, нагнулась к моему
уху и прошипела:
– Если это ты…
– Господь с тобой, золотая рыбка, – таким же свистящим
шепотом ответила я. – Ты же меня сто лет знаешь. Разве я способна на
такое?
– Нет, – после секундного раздумья ответила
Милка. – Ты на такое не способна. Кто угодно, только не ты!..
– Вот видишь! Стриги.
Никогда еще я не разговаривала с Милкой в таком тоне. Такой
тон позволяла себе разве что она сама, изредка помыкавшая мной не хуже мусика.
И давая ей в долг проклятую штуку, я (в глубине души) не слишком-то надеялась
на ее скорое возвращение. То есть баксы в любом случае будут возвращены – но, возможно,
лишь тогда, когда их покупательная способность упадет до уровня покупательной
способности гондурасской лемпиры.
Для справки: курс ЦБ РФ на завтра составляет 26 рублей 41
копейку за $ 1, что на 3 копейки ниже сегодняшнего курса и на 7 – ниже вчерашнего.
И это еще не предел.
Разве не Милка брала ключи от моей квартиры, чтобы
встречаться там с каким-то залетным молдаванином, потому что у нее дома
целомудренная мама и малолетний брат? Милка. А потом были залетный хохол и
залетный 93
грузин (Милка, в отличие от меня, специализировалась по
ближнему зарубежью). И я снова торчала на улице или сычом сидела в кино,
недоумевая, – почему все Милкины романы случаются исключительно паскудной
питерской зимой, а не в разгар романтических белых ночей. Потом ближнее зарубежье
кончилась и наступила эра аборигена Вадика – подающего надежды юриста.
Разговоры о грядущей свадьбе с Вадиком периодически всплывали на протяжении
нескольких лет. И не исключено, что за полгода, которые мы не виделись, в
Милкиной жизни произошли кардинальные изменения.
Милли-Ванилли интересует меня исключительно в контексте
стрижки. На все остальное мне наплевать. Удивительное открытие сегодняшнего
дня. Надеюсь – не последнее.
– Вадик подарил мне кольцо, – сообщила Милка,
старательно состригая жвачку с волос.
– Обалдеть, – без всякого выражения произнесла я.
– А послезавтра мы уезжаем в Кюминкоски.
Исходя из скупости Вадика, финскую дыру Кюминкоски можно
смело приравнивать к приснопамятным Мальдивам: они таки поженятся, рано или
поздно, прогресс в отношениях налицо.
– Кюминкоски? – Я цепляю на лицо самую искреннюю
улыбку. – Умереть не встать. А ты еще собиралась отложить стрижку на
выходные.
