Я просидела над снимками не меньше часа и так измучилась
проблемой выбора, что в какой-то момент мне стало казаться: с фотоизображениями
Домино не все в порядке. И они вовсе не такие простодушные и умилительные,
какими кажутся на первый взгляд.
Хотя за час в них ровным счетом ничего не изменилось – кот
оставался небесным созданием. Но при этом возникло странное ощущение, что он
что-то скрывает, о чем-то недоговаривает, прикидывается шлангом. «Хотите видеть
меня самым обыкновенным домашним питомцем? На здоровье, – как будто
говорила физиономия Домино. – И это лучшее, что вы можете сделать – для
себя и для меня».
Не буди лихо, пока тихо.
Раскосые миндалевидные глаза не могут меня обмануть:
оставаясь кошачьими, они тем не менее все больше и больше смахивают на глаза
людей, чьи снимки я иногда вижу в богато изданных каталогах «Преступления
века», а еще – «Гангстеры и бутлегеры», а еще – «Самые известные серийные
убийцы»; ни одну из этих книг мне, по финансовым соображениям, не потянуть,
остается млеть от страха у прилавка. Впрочем, серийных убийц я отбросила бы
сразу: самые известные из них – настоящие простофили. Просто потому, что дали
себя изловить.
Гангстеры и бутлегеры нравятся мне больше: совершенные ими
преступления не такие гадкие, хотя и сопряжены с кровопусканием.
Как гангстер Домино был бы неотразим.
Уж не боюсь ли я нежно-абрикосового красавчика с серыми
пятнами? Вот уж нисколько! При всей своей необычности он остается котом,
полностью зависящим от человека – хотя бы с точки зрения пищи и воды; ведь кран
ему не открыть, а холодильник тем более. Дерьмо за котом тоже убираю я. Но дело
не в дерьме, а в том, что мы отлично ладим. И в том, что я от него без ума и
он, похоже, привязался ко мне.
Нужно проверить это. Немедленно.
– Домино, малыш!.. – позвала я. – Иди сюда,
красавчик.
Домино бросился ко мне со всех ног, разом позабыв о Матиссе.
Сейчас наступит самый волнующий момент вечера: он прижмется ко мне горячим
телом и замурлычет.
А стоит почесать ему спинку или шейку, так еще и выпустит
когти от удовольствия: я уже проверила это опытным путем.
Все произошло именно так, как и предполагала: Домино
податлив, Домино мягок, как расплавленный воск.
– Хочешь посмотреть на свои фотки?
Нет, он вовсе не горел желанием увидеть себя на экране
монитора, он демонстративно отвернулся и сделал вид, что просто дремлет у меня
на руках. Плюнув на необходимость выбора лучшего снимка, я пристегнула к письму
Jay-Jay (скотина-интернет работал!) два первых попавшихся – и подвела стрелку к
«отправить».
И на секунду затаила дыхание.
«Ваше письмо отправлено».
Слава богу! В глубине души я вовсе не была уверена, что дело
разрешится так быстро и так благополучно. Во вчерашнем зависании сети не
последнюю роль сыграл кот – так мне казалось. Особенно после ночного кошмара и
после метаморфоз, произошедших сначала с мадридской фотографией, а потом и с
моей внешностью. Достаточно было и суток тесного общения с Домино, чтобы я
поверила во что угодно – даже в то, что он тайно руководит моей судьбой.
Не руководит. Он всего лишь кот, не более.
Вот черт, неужели я жалею об этом? Жалею, да. Как любой
ленивец и неумеха, мирно сосущий лапу в берлоге своей никчемной жизни. А потом
– бац, и появляется нечто: ангел-хранитель, тибетский монах или такой вот кот
(желательно – говорящий). Они-то и сообщают ленивцу и неумехе, что он – избранный
и обладает потрясающими, даденными запросто так талантами. Способностью к
левитации, например. Способностью проходить сквозь стены. Или владеть
восточными единоборствами; или воспламенять торгово-развлекательные центры
одним взглядом и разваливать небоскребы одним усилием мысли. Beсти за собой
народные массы и (на десерт) каждое утро находить у себя под подушкой сто
долларов США.
Нет, лучше – сто евро.
Нет, лучше – пятьсот.
Домино может говорить только «мау», и никаких пятиста евро у
меня под подушкой не наблюдаются.
Так, прокрутив скрипучее философское колесо, я вернулась к
тому, с чего начинала: чем же мне заняться в новой жизни? Ни на что другое,
кроме корректуры, я не заточена. А вот еще тема: устроиться официанткой в
мусикино любимое кафе на Австрийской. Подавать ей слабоалкогольные коктейли без
всякой корысти: на чай мусик никогда не оставляет. Из принципа.
Официантка – то-то будет смеху!..
– Так что мы будем делать, мой мальчик? – спросила
я у Домино. – Чему мы себя посвятим, чтобы не подохнуть с голоду?
Кот как будто услышал меня: он потянулся, привстал на задние
лапы, а передние положил мне на лицо. И принялся вылизывать его острым и
колючим, как наждак, языком. Я едва не расплакалась от умиления: счастье, что у
меня в доме появилось такое чудесное существо, больше и желать нечего.
Почти нечего.
Кроме одного: пусть мадридская фотография примет свой
первозданный облик. Кошачья мистика совсем не устраивала меня, она вносила
диссонанс в наши с Домино отношения и заставляла во всем ожидать подвоха, а я
этого совсем не хочу.
Так уж я устроена, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля:
подводные камни мне ни к чему, первое, что я делаю в случае подводных
камней, – разбиваю о них голову.
Мир Картье-Брессона распахнул свои объятия аккурат на
Мадриде-1933: такое случается с книгами, если долго топтаться на одной
странице, у книг своя собственная память. Обшарив фотографию глазами, я с
облегчением вздохнула: все вернулось на свои места, включая надпись «Concepcion
Jeronima.13». И Домино больше не вышагивал по тротуару, его место снова занял
хрестоматийный мужик в фетровой шляпе.
– Вот и отлично! – бросила я в пространство, а
потом (черт меня дернул!) шутливо добавила: – И где же искать тебя теперь,
малыш?
«May!» – отозвался Домино, выглядывая из-за верхней части
обложки, на твоем месте я бы не стал успокаиваться, лапуля. Игра только
началась!
Пятиминутная медитация над Мадридом к новым открытиям не
привела, и я уже готова была закрыть альбом (не буди лихо, пока тихо) – как
меня снова дернул черт. Воплотившись в Домино, он начал нашептывать мне в ухо:
поищи, лапуля, поищи, поройся.
И я сдалась. Нехотя вернулась на страницу назад, а потом –
еще на две: туда, где видела благообразного дедка Матисса в окружении птичьих
клеток и голубей.
Новое дело! Количество голубей уменьшилось ровно на одного –
того, что престарелый мазила держал в пальцах. Но Матисс не был бы Матиссом –
старый хрен! – если бы встретил мое появление с пустыми руками. Они не
пустые – в них о, нет Домино!
Изменник Домино ластится к давно почившему в бозе старикашке
– также, как ластился ко мне; именно в таком ракурсе, именно в такой позе я
предпочла бы щелкнуться с котом, чтобы впоследствии отправить фотографию
Jay-Jay.
