Как гангстер Домино был бы неотразим.
Вот несчастье, я все еще думаю о коте! И не о его
вероломстве, а о его необычайной привлекательности. Я не сержусь на него ни
капельки.
В голове моей медленно проплыли обрывки темы к «Крестному отцу»
(па-ра-ра-ра-па-ра-ра-ра-па-ру-ра, музыка Нино Роты), и абсолютно
расслабившись, я откинулась на спинку дивана. Теперь неожиданный гангстерский
захват выглядел глупо. Это понял и сам мафиози. И чуть разжав пальцы, сказал:
– Недоразумение разрешается просто.
– Не сомневаюсь.
– Сейчас мы позвоним нашему клиенту, и он, надеюсь,
моментально снимет возникшие у нас подозрения.
– Это лучший выход, поверьте, – я была сама
кротость.
– Так я звоню господину Косулину?
– Звоните, звоните.
На до сих пор вполне однозначном лице босса авторемонтной
мафии отразилась нешуточная борьба чувств.
– Господин Косулин непростой человек…
– Я в курсе.
– То есть я знаю его как господина Косулина. Возможно,
у него есть другое имя. И даже наверняка…
Что-то похожее я уже слышала. И не слишком-то взволновалась.
Не буду волноваться и сейчас. Домино не желает мне зла, у меня была масса
поводов в этом убедиться. Просто нужно доверять нежно-абрикосовому созданию:
доверять, несмотря ни на что. Положиться на него. А у того, кто думает иначе,
могут возникнуть серьезные неприятности. И расцарапанное лицо – самое маленькое
из зол.
– Однажды я слышал историю про господина Косулина.
Какой-то тип… Кажется, гардеробщик в театре, вытащил у него из кармана янтарные
четки. Так этого гардеробщика через три дня нашли на городской свалке с
проломленным черепом.
– Удивительно, но я тоже знаю эту историю. Только
вместо гардеробщика там фигурировал швейцар, а вместо янтарных четок –
перламутровые. И нашли его не на городской свалке, а…
– А? – Мафиози даже подался вперед, чтобы лучше
расслышать мою версию.
– А в окрестностях яхт-клуба на Крестовском. В сарае,
где хранятся лодки.
Сам Домино не придумал бы истории заковыристей!..
– Но голова-то была проломлена? – поинтересовался
старик.
– Еще как проломлена!..
Мой мучитель недоверчиво хмыкнул, за ним хмыкнула и я, а
потом мы, не сговариваясь, расхохотались.
– А ведь четки – не машина, – сквозь смех произнес
он.
– Не машина, точно, – сквозь смех произнесла я.
– Если бы у него угнали машину… Это был бы конец света.
Для того, кто угнал.
– Наверное. – Мне потребовались нечеловеческие
усилия, чтобы удержать улыбку на губах. А она так и норовила сбежать, как
школьник с последнего урока, – моя улыбка.
Он отпустил меня внезапно. Еще более внезапно, чем схватил
за плечо пять минут назад. Будь я прежней (той, которая была знакома мне до
последней пломбы во рту) – или будущей (той, которую я не знала совершенно), я
бросилась бы к выходу, включив третью космическую скорость. Но я была настоящей
и слепо верила голому коту, запертому у меня в квартире на Петроградке. Я была
настоящей – потому и осталась сидеть на диване.
Вместо меня встал старик. Он прошелся по комнате,
остановился возле двери и повернулся ко мне, скрестив руки на груди.
– Ты ведь угнала этот джип, так? – спросил он. Я
молчала.
– Можешь не отвечать. Ты угнала его.
На что похожи мои мысли? На сухие горошины. На сухой
виноград, а попросту – изюм. На раскатившиеся бусины четок – то ли янтарных, то
ли перламутровых: насчет владельца Х-пятого и клиента «Красных рыбок» по
совместительству – мне сказали правду, тут двух мнений быть не может.
Разночтения начнутся, когда встанет вопрос о сумме. Вдруг случится чудо и они
не позвонят владельцу, а, как самые последние шакалы, потребуют у меня денег –
за молчание. И это не худший вариант. Совсем не худший… И как бы дело и впрямь
не закончилось лодочным сараем. Или городской свалкой.
– Зачем же ты приехала сюда?
Это слишком невероятно, чтобы быть просто совпадением. Дело
не в бэхе и ее хозяине. Дело в самих «Красных рыбках». Я приехала сюда… потому
что не могла не приехать. Но рассказывать про кота и про то, как я узнала об
этом чертовом автосервисе… и о непреодолимом влечении к тачкам… и еще о том… Да
мало ли о чем можно было рассказать! Но не этим шакалам.
Не этим.
– Ты ведь приехала сюда не просто так?
– А что это вы мне «тыкаете»? -
нет, определенно, я (настоящая) нравлюсь себе все больше и
больше. Ни один корректор, ни один изобретатель запонок не мог бы похвалиться
таким самообладанием.
– Потому что тебя зовут Элина. И что-то там еще, не
такое существенное. Я прав?
Я ожидала чего угодно, но только не этого.
Офигеть, подумала Элина.
Пресвятая Богородица, подумала блаженная Августа.
Perder el juicio
[9]
, подумала Магдалена,
блистательная, как колумбийская река с одноименным названием.
Надо же, херня какая, подумала Флоранс, цветочек Флоранс.
Кыш отсюда, овцы!..
– Несущественное, вы правы. Лучше вам звать меня Ёлкой.
Старик (глава мафиозного клана, гангстер, бутлегер) смотрит
на меня как на только что обретенное сокровище. И в этом взгляде слишком много
личного, давно прожитого, но не пережитого.
– Ёлка. Ему бы понравилось.
– Кому?
– Твоему отцу.
Я не совсем понимаю, о чем говорит мне старик, и искренне
надеюсь, что осмысление придет потом.
– Вы знали моего отца?
– Он был моим лучшим другом.
– А мою мать? Вы и ее знали?
– Она была настоящей сукой. Ничего, что я так говорю о
ней?
– Ничего.
– Она, конечно, жива…
– Жива, что ей сделается.
– И ты на нее не похожа.
– Не похожа, нет.
Я не похожа на мусика ни в одной черте, какое счастье!
– Когда ты пришла сюда… Я сразу понял, что это ты.
Потому что ты – вылитый он.
– Отец?
–Да.
– У меня нет ни одной его фотографии. Хотя я живу в его
квартире.
– Я знаю.
– Зато я не знаю вас.
– Я все расскажу тебе… Позже. Я все объясню. И ты
объяснишь мне, как попала сюда. И почему. А теперь скажи… Просто скажи. Ты ведь
угнала эту тачку?
