Сейчас! Сейчас ты получишь кеглей в табло, бундесовый Уж!..
– С Анькой все в порядке. Она даже лучше стала.
И фигура обалденная. Мечта, а не фигура. Заснуть и не
проснуться!
– Я всегда говорил, что ей нужно сниматься в
порно. – Уж едва слышно заскрежетал зубами. – Телефончик не дашь? А
то я в этой чертовой Германии… Эх… И погутарить там не с кем. А так хочется
любви… так хочется тепла.
Телефон Аньки Сардик знал наизусть. Он всегда с лету
запоминал все телефоны всех знакомых ему женщин. И всегда знал, что по ним ему
– именно ему! – никто не ответит. А в лучшем случае он услышит сигнал «занято».
– Так дашь телефончик? – наседал Уж.
– Почему не дать? Дам, конечно.
Сардик пододвинул к себе фотографию с многофигурной
композицией «Уж и бюргеры» и черкнул наискосок семь цифр. То же самое сделал и
Уж – на другом снимке, с круглоглазой представительницей Zugtiere.
– А это что за номер? – спросил Сардик.
– Э-э… Услуга за услугу! Ты мне – Аньку, а я тебе –
одного типа. Немец из Гамбурга. Последние полгода зависает здесь, ну и…
Интересуется современными русскими художниками. Кое-что покупает. Платит прилично.
Если понравишься – скупит все. Тебя ведь продажи интересуют?
– Кого же они не интересуют?..
– Вот и звякни ему. Вдруг выгорит.
– Звякну, – откликнулся Сардик, без всякого,
впрочем, энтузиазма. – Как звать типа?
– Альбрехт, как Дюрера, ха-ха! Он и по-русски волочет,
так что особенно напрягаться не придется… Ты сейчас один в мастерской?
– Нет. Пустил одного парня.
– Тоже художника?
– Он не художник. Работает в журнале…
Парень, работающий в журнале, – очередное Сардиково
вранье. Ну, не совсем вранье – так, полуправда. Парень существовал, как
существовал журнал, они даже были связаны; а сама правда заключалась в том, что
Гаро (так звали парня) работал в офисе журнала уборщиком. Три месяца назад Гаро
привел Женька, предыдущий компаньон Сардика, фотограф.
Женька жил в Сардиковой мастерской последние пару лет,
потихоньку отвоевывая у хозяина жизненное пространство: метр за метром. Он
появился с небольшой спортивной сумкой, в которой лежали несколько
фотоаппаратов, несколько фильтров и сменные объективы. Затем пришел черед
гигантских, обклеенных фольгой отражателей; затем косяком пошли прожектора и
софиты. А в довершение всего неотразимый Женька попросил Сардика переехать из
большой комнаты в тридцать пять метров в семнадцатиметровую: ему-де необходимо
оборудовать фотостудию, а это требует размаха. Сардик перебрался в
семнадцатиметровку на следующий же день, а еще через день таким же косяком, как
софиты и прожектора, пошли девицы.
Модели.
Нимфетки, конфетки, кошечки, цыпочки и вамп.
Что тут поделаешь, Женька был модным фотографом. И чем-то
напоминал Сардику Ужа – только без оспин и без проплешин.
Стелясь перед Женькой, посетительницы в упор не замечали
Сардика и его картины. В лучшем случае они спрашивали: «А вы художник, да?»,
или «А это у вас не лягушка нарисована? Нет?.. Ой, а я думала, что лягушка»,
или «А почему у вас трава красная? Вы дальтоник?», или «Эта тканюшка ведь
атлас? А вы не подарите мне масенький кусочек?»
Художник, терпеливо объяснял Сардик.
Это не лягушка, это Биби-Ханым, знаменитый архитектурный
памятник, терпеливо объяснял Сардик.
Трава красная, потому что картина называется «Сямисэн с
оборванными струнами в красной траве», терпеливо объяснял Сардик.
И еще более терпеливо (хотя и безуспешно) – что такое
сямисэн.
Впрочем, ни одной из цыпочек он не отказал в «тканюшке»,
будь она атласной, шелковой или батистовой, отчего многолетний выстраданный
запас драпировок резко сошел на нет.
По идее, Женьку давно пора было отлучить от мастерской – тем
более, что последний год он вообще не выложил ни копейки и Сардик всю арендную
плату тянул в одиночку. Это было накладно, учитывая счета за свет от
прожекторов и софитов.
Но Сардик не роптал – ему нравился Женька. Так же, как
когда-то нравился Уж, а позднее – тенор-саксофон Мчедлидзе, а позднее –
соло-гитарист Иван Бабкин, а позднее – байкер Леопольдыч: все те, кто снимал у
Сардика угол за последние несколько лет.
Ему нравились они сами, и их женщины, и то впечатление,
которое они производят на женщин, и их привычка идти по жизни легко, поигрывая
бицепсами харизмы. А однажды возникшее чувство острой зависти к самым
неожиданным проявлениям чужой любви больше ничем себя не выдавало.
И вот три месяца назад Женька сообщил Сардику, что уезжает в
Европу. На полгода как минимум – а если повезет, то и навсегда. Должно быть,
Сардик сильно изменился в лице или отреагировал на известие чересчур
эмоционально, – потому Женька и сказал:
– Не смуряй, Сардор-ака! Подгоню тебе нового жильца.
Женька называл его именно так – «Сардор-ака». Или даже мягче
– «Сардор-акя». Ему казалось, что это уважительное восточное обращение льстит
Сардику, заставляет вспомнить о солнечной и хлопковой, давно отколовшейся от
метрополии родине. Напрасный труд: этнический узбек Сардик ни разу в жизни не
выезжал за пределы России. Он родился в безводной Калмыкии, там же похоронил
родителей, и уже потом, продав двухкомнатную квартиру в Элисте, купил комнату в
Пскове. А от Пскова до Питера рукой подать. В Питере Сардик нашел то, что
всегда искал, – Большую Воду. Вода (реки, каналы, и Залив, и находившееся
за Заливом море) – она никуда не уйдет от Питера, никуда не денется. Здесь ее
место. А следовательно, и его – Сардика – место.
Сардик рассказывал Женьке историю про Элисту, Псков, Питер и
Большую Воду тысячу раз. Но Женька помнил только то, что Сардик – узбек. А
Сардик не узбек, и даже не россиянин, и даже не космополит. Он – питерский
человек.
– …Новый жилец? – спросил Сардик для
проформы. – А кто он такой?
Парень с секретом, – туманно намекнул Женька. –
Секрет закрывается на ключ, а ключ потерян. Че, заинтриговал? Сардик задумчиво
потер подбородок, после чего Женька хлопнул его по плечу и рассмеялся:
– Да ладно, не напрягайся! Нормальный кент, и места
много не займет, не то что я! И он того…
– Чего?
– Ну, как и ты… Ака. Или джан. Или задэ. Или батор… Или
как там еще бывает? Ата, – машинально подсказал Сардик.
– Во, точно! Словом, восточный мужик. Безвредный; мухи
не обидит. И присматривай за ним, подружись, если получится, – у него
здесь никого нету…
* * *
…«Восточный мужик» Гаро появился сразу после отъезда Женьки.
Сардик даже не успел перенести все холсты, краски и подрамники на законные
тридцать пять метров, когда раздался звонок в дверь. Такой долгий, что
казалось: человек, нажал на кнопку и забыл снять палец, глубоко задумавшись о
чем-то своем. Или отвлекшись на какое-то экстраординарное событие в подъезде.
