…Все последующие дни ушли на то, чтобы сочинить план.
Поначалу я занялась им, чтобы хоть как-то отвлечься от боли, угнездившейся в организме.
Отвлечься не удалось, потому и план получился несколько сюрреалистическим,
зыбким, державшимся на честном слове. Я бродила по нему, путаясь в складках
пейзажа, то и дело натыкаясь на нестыковки и неувязки; найти отправную точку –
вот что было важно. И я ее нашла.
Эрик.
Эрик был владельцем микроскопического джазового клуба в
Амстердаме, наполовину марокканцем, наполовину французом. Я познакомилась с ним
задолго до Влада, секс у нас не получился вовсе, – может быть, именно
поэтому мы стали довольно близкими друзьями. Эрик обожал тайскую кухню
(впрочем, он обожал все кухни, кроме голландской), Дюка Эллингтона и русскую
ненормативную лексику. «Йоб твойу мат, фью-ю-ю» – именно к этому сводились
довольно прихотливые Эриковы взаимоотношения с миром. В его клубе и шагу нельзя
было ступить, чтобы не наткнуться на романтичного гея, жизнерадостных фриков,
толерантных любителей марихуаны, порноактрис и трансвеститов, которых хотелось
пристрелить. Всех до единого. Кроме того, Эрик вечно подкармливал бездомных подростков-арабов
и престарелых, затерявшихся во времени хиппи. Договориться с Эриком не
составило особого труда, на телефонный разговор с ним ушло минут двадцать, не
больше.
Аза пять дней до Рождества и за три дня до вступления в силу
горнолыжных тебердинских путевок я выложила перед Владом билет на самолет до
Амстердама и внушительную пачку евро.
– Завтра ты летишь в Амстердам, – тоном, не
терпящим возражений, сказала я.
– Это невозможно. – Влад скуксился.
– Ты что, уже взял билеты в этот свой… Китеж-град?
– Выдропужск… Нет, но… Как раз завтра собирался.
– Думаю, твоя историческая родина не провалится в
тартарары, если ты посетишь ее чуть позже. Жили же они без тебя столько лет.
Так что несколько дней погоды не сделают.
– И чем мне заняться в Амстердаме? – Конфликт со
мной вовсе не улыбался Владу. Он хотел решить все полюбовно, сукин сын.
– Джазовый фестиваль. – Я строго придерживалась
легенды. – Эрик встретит тебя в аэропорту. Потусуешься несколько дней,
соберешь материал на статью – и свободен.
– Это невозможно.
– Я ведь не только твоя любовница, Влад. – Слово
«любовница» далось мне с трудом, я едва пропихнула его сквозь зубы. – Я
еще и твой босс. Это работа, милый, ничего личного.
– Почему бы не полететь Тимуру? Думаю, он бы не
отказался смотаться в Амстердам на пару дней.
Никто бы не отказался смотаться в Амстердам, ты и сам бы не
отказался всего лишь какой-то сраный месяц назад. Влад, Влад, неужели ты
думаешь, что я поверю, что полумифический Выдропужск, сто выдропужсков, тысяча,
стоят одного Амстердама? Просто смех. Не надо парить, как говорит Шамарина.
– Тимур бы не отказался. Но у него нет открытой
шенгенской визы. У него нет, а у тебя – есть.
– У тебя тоже есть.
– И у меня есть, ты прав. Но послезавтра я еду в
Москву. У меня съемки-,-™ забыл?
Все, все еще можно было исправить. Скажи Влад: «А почему бы
нам не полететь в Амстердам вместе, детка?», или «А почему бы нам не поехать в
Москву вместе, детка?», или «Зачем же нам разлучаться на Рождество, детка?» –
скажи он это, и я упала бы его к ногам, растворилась бы в его волосах, затихла
бы у него на груди. Но Влад не сказал ничего, кроме: «О'кей. Я полечу».
– Тебе плохо? – добавил он, помолчав. –
Что-то болит?
Мне было не просто плохо. Я загибалась.
– Все в порядке. Так… Предчувствие раннего климакса. Не
обращай внимания. Надо выспаться. Пожалуй, приму сегодня снотворное.
Снотворное. Еще одна деталь пейзажа после битвы, еще один
пункт в плане. Я демонстративно выпила на ночь таблетку нитразепама, здоровый
сон должен наступить через сорок пять минут и продлиться шесть-восемь часов.
Пока я лежала в постели с постмодернистской сранью «Замки гнева» в руках, Влад
нарезал круги по дому, время от времени заглядывая в спальню.
– Полежи со мной, – попросила я. – Мне станет
легче.
– Конечно.
Теперь, когда Влад прилег рядом, ощущение склепа, в который
превратилось мое тело, стало полным. Влад был скован, холоден, неподвижен, но
по-другому вести себя в склепе нельзя. Не плясать же там джигу, в самом деле.
Ты меня не обманешь, сукин сын. Ты меня не проведешь.
Закрыв глаза, я размышляла о том, что предпримет Влад, когда
я засну: позвонит своей девке или наберется наглости и вообще уйдет из дома.
Он позвонил.
В два часа ночи, когда я начала рубиться без всякого
снотворного, Влад выскользнул из спальни. Выждав контрольные несколько минут, я
отправилась следом.
Дверь в ванную была приоткрыта, все краны включены. И в шум
воды вплетался его приглушенный голос: «…говорю же тебе, бэби, я узнал об этом
только сегодня вечером… командировка, обыкновенная командировка… ну и что, что
Амстердам?., ну откуда же я знаю, что у нее в голове?., нет, не получится…
самолет утром… вдруг ей придет в голову устроить провожания… не ори на меня…
ничего не отменяется, бэби… езжай туда сама… а я подъеду чуть позже… обещаю
тебе… поскучаешь пару деньков, зато потом… все… я не могу долго говорить… она
может проснуться… я буду на связи, бэби… да… и я… и я…»
Бэби.
Вот как Влад называет свою девку – «Бэби».
Она.
Вот как Влад называет теперь меня – «она».
«И я… и я…» И я люблю тебя до умопомрачения. И я умираю без
тебя… И я хочу ловить с тобой рыбу, болтать ногами в прохладной воде, есть
виноград, пить текилу, глазеть на прохожих, мокнуть под дождем, стрелять
сигареты, кататься на колесе обозрения, читать правила поведения пассажиров в
метро, стричься, пускать мыльные пузыри, собирать марки, кормить пингвинов
пломбиром, быть с тобой, пока смерть не разлучит нас… Будь ты проклят, сукин
сын. Будь ты проклят!
«Откуда же я знаю, что у нее в голове…» О, Влад, ты еще не
знаешь, что у меня в голове!..
* * *
…Жегалыч встречал меня в маленьком поселке у подножия гор.
Отсюда до горнолыжного курорта NN было сорок минут езды.
Витя Жегалов, или попросту Жегалыч, числился старым корешем
моего бывшего мужа. Лет десять назад он, коренной петербуржец, осел в
Карачаево-Черкессии и, кажется, даже женился. Чем занимается Жегалыч на самом
деле, я не знала и не хотела знать, нам и без этого хватало тем для разговоров.
За то время, что мы не виделись, Жегалыч заметно округлился и погрузнел, у него
появилось брюшко, которое он (не слишком удачно) пытался задрапировать лыжной
курткой.
– Привет, – буднично сказал Жегалыч и чмокнул меня
в щеку: так, как будто мы расстались неделю назад и всю эту неделю ежедневно
созванивались. – Хреново выглядишь.
