– Хреново, – согласилась я.
– Болеешь?
– Смертельно.
– Что, правда?
– Правда. Я смертельно больна, Витюша.
Жегалыч дернул себя за нос и поскреб подбородок. Он поверил
мне, сразу и безоговорочно.
– Беда, – только и смог выговорить он. – А у
меня двойня родилась. Пацаны.
– Поздравляю, – сказала я без всякого выражения.
– Вот черт… Или дети для тебя больная тема?
– Для меня больше нет тем – ни больных, ни запретных.
Ты… Ты все достал?
– Сделал, как просила.
Жегалыч никогда не задавал лишних вопросов, он вообще не
задавал вопросов, за это я и любила его.
– Значится так. Номер для тебя заказан. И держи ключи
от машины, она в твоем распоряжении. – Жегалыч пнул ногой по колесу
устрашающего вида джипа. Не слишком нового, но добротного. – Присядем?..
Мы забрались в салон и несколько минут сидели молча.
– А остальное, Витюша?
– В бардачке.
– Господи ты боже мой… Как же тебе все удается?
– Что?
– Сплошная нелегальщина. Сплошной криминал.
– Ну дык… – Жегалыч усмехнулся и подмигнул мне левым
глазом. – Это же Кавказ. И связи старого разведчика.
– Ты же в отставке!
– Бывших разведчиков не бывает, – выдал Жегалыч
очаровательную банальность. – Слушай… А может, наплюешь на эту гребаную
турбазу? Поедем ко мне… Я тебя с женой познакомлю, с пацанами моими… Водки
треснем, поговорим по душам…Ты мне про Питер расскажешь, закрылись там рюмочные
или нет. Русскому человеку на Кавказе смерть, русскому человеку всегда русского
человека не хватает.
– Русскому человеку не хватает мозгов, – не
согласилась я с Жегалычем. – И адекватного восприятия действительности. От
Бориса ничего не слышно?
Борисом звали моего бывшего мужа. Я не вспоминала о нем
тысячу лет, а теперь вот вспомнила.
– Последний раз видели в Париже, под мостом Аустерлиц,
в обществе клошаров. Исполнял по просьбе японских туристов «В парке Чаир
распускаются розы». А капелла.
– Да ладно тебе! – Жегалыч все-таки заставил меня
улыбнуться. – Я серьезно.
– А если серьезно… Зачем тебе Бориска? У тебя молодой
любовник…
– У меня больше нет любовника. Ни молодого, ни старого.
Никакого.
– Эх… – Жегалыч наклонился и приобнял меня. –
Люблю я русских женщин…
– Как будто нерусские по-другому устроены.
– А вот и представь себе, что по-другому… У меня ведь
было много женщин, самых разных…
Сейчас Жегалыч начнет паять мне, как его ублажали дамочки из
племени тутси, японские гейши, сальвадорские партизанки и как завкафедрой
славистики Калифорнийского университета делала ему минет.
– Что, и вьетнамки были?
– А то… – Жегалыч раздул ноздри. – Как не быть?
Были. Массаж ступней они делают потрясающе.
– Верю на слово.
– А Бориска где-то в Латинской Америке. Ты же знаешь,
он всегда был авантюристом.
– Склонным к бродяжничеству авантюристом, заметь.
– Точно. Это ведь только я у печки сидеть люблю…
Слушай… У меня есть его электронный адрес. Хочешь дам?
– Нет. Не нужно.
– А анекдот хочешь? Свежатинка. Смешной до жути. Чукча
во время ловли нерпы отморозил себе жопу…
– Анекдот тоже не хочу. Тем более что я его знаю…
…Я остановила машину у первого же поворота. И открыла
бардачок. Умница Жегалыч не подвел меня: в бардачке лежал плотный непрозрачный
пакет, перетянутый шелковым шнуром: крест-накрест. Шнур был завязан на бантик,
и этот бантик вызвал у меня умиление. Если внутри окажется еще и открытка
«Желаю счастья» (белые хризантемы на красном фоне), я нисколько не удивлюсь.
Кажется, я рассмеялась. А потом вытащила из рюкзака диск
«Night Light Jazz» и сунула его в магнитолу.
Вот так. Хорошо.
«My funny Valentine» Бена Вебстера. Пусть будет «My funny
Valentine», не век же слушать «You don't know how much you can suffer». А «Мой
забавный Валентин» подойдет. Он будет в жилу. Будет в струю.
Мой собственный забавный Валентин парился сейчас в
Амстердаме, в обществе фриков и порноактрис, слушал деликатный европейский
саксофон и сентенции говоруна Эрика на тему «йоб твойу мат». И он даже не знал,
как сильно я люблю его. Как невыносимо, как болезненно, до содранных ногтей
люблю. Последний раз я видела эти горы, этот снег его глазами, в этих ущельях
еще можно было услышать эхо его поцелуев. Если прислушаться.
Но прислушиваться я не стала, я дернула за конец шнура.
В пакете лежал промасленный сверток, а в свертке – пистолет.
Тускло блестевший «Макаров», восемь патронов в обойме, звездочка на рукояти.
Стоило мне только взять пистолет в руки, как боль, все последние недели не
отпускавшая меня ни на минуту, притихла, струсила, сжалась до размеров
горошины. И сконцентрировалась в правом виске.
Искушение было так велико, что я на секунду прикрыла глаза.
Почему бы И нет? Почему бы не покончить все разом? Прямо сейчас. Поднести дуло
к виску и выпустить пулю прямо в очаг боли. Трасса здесь довольно оживленная,
так что найдут меня быстро. Тело отправят в Питер первым же грузовым рейсом,
мальчики из журнала и девочки из агентства встретят его, а затем и проводят: в
последний путь. Впрочем, на многочисленность похоронного десанта я не
рассчитывала, да и плевать мне было на всех. Кроме одного человека. И я вовсе
не была уверена, что он не предпочтет поездку сюда стылому участию в моих
похоронах. А если и останется, чтобы отдать мне последний долг, рядом с ним будет
его девка. Шлюха, липучка, дешевка, дрянь.
Его бэби.
Нет, мой забавный Валентин. Такого счастья ты от меня не
дождешься.
…За последние несколько лет курорт NN сильно изменился. Я
добралась до него уже в сумерках, так что подлинный масштаб изменений мне
предстояло оценить лишь наутро. Но кое-что было заметно и сейчас: новая
парковка, забитая самыми разными машинами: от джипов до малолитражек; два новых
крыла, пристроенных к старому корпусу, небольшой ресторанчик на месте бывшего
пункта выдачи горнолыжного инвентаря. Ресторанчик назывался «X-files». И судя
по всему, был главным центром вечернего досуга.
Зарегистрировавшись и получив ключи, я отправилась в номер.
По странному, почти мистическому стечению обстоятельств, это
оказался тот самый номер, который мы снимали с Владом три года назад.
Я посчитала это знаком. Пока еще была в состоянии хоть
что-то считать, хоть о чем-то думать, хоть что-то чувствовать. Воспоминания
навалились на меня, едва я переступила порог, сбили с ног, лишили сил. Тот же
силуэт сосны в окне, та же линия горных вершин. Безумная мысль заставила меня
вздрогнуть: сейчас откроется дверь ванной, и в комнату войдет Влад, вытирая
полотенцем мокрые волосы. Голый (он любил ходить по номеру голым), прекрасный,
как античная статуя, до краев наполненный юностью и желанием.
